Вадим Гуща - Семь звезд Гражуля Колы. Приключенческое фэнтези

– Да ты что такое делаешь с нами? – с полслова заводится сестра, – У меня инфаркт мог случиться.

– Лера, ну, все, – отмахиваюсь я, – идем, уже идем.

Все несколько минут короткого пути до нашего бивака Лера не перестает зудеть о моем возмутительном по времени отсутствии, награждает меня всякими нелицеприятными эпитетами. «Назови меня неразборчивым кобелем»: – так и подмывает рассказать ей о ночном приключении. Вот тогда-то у нее на самом деле будет какой-либо приступ.

Но у любой дороги есть конец, и мы добираемся до палаток. Витень исправил стойку, которую я выломал ночью. Втискиваюсь в синтетический домик. Сонная Алеся мягко прижимается ко мне губами, мол, проснулась, сейчас встану. Вот и ладушки. Выползаю наружу.

– Это что?

Лера сует мне под нос ворох обрывков ветровки, а Витень показывает из-за ее спины клочья джинсов.

– Значит так, коротко, – я вздыхаю, – Паляндра наложила на вас заклятие навьим сном. Я думал, что это нежить постаралась, и устроил на нее охоту. Как вы понимаете, в этом теле я бы не смог ей ничего сделать. Вот вам и рванье от недостатка времени. А заклятие оказалось липовым, без лицензии, срок действия только до утра. Так что мир я спасал зря. Все? Теперь отстаньте и дайте спокойно подремать.

Я заваливаюсь на шерстяное одеяло возле едва дымящего костра и зову сон. Навки водят в моем мозгу хороводы, ухмыляются Паляндры, гоняется с розгами по кустам дед Гаюн за лесными девушками, жаждущими любви, и я смеживаю веки, проваливаясь в прошлое.

Отражение четвертое. Мегрец.

Я надеваю чехол на саперную лопатку и пристегиваю ее к рюкзаку. Камень снова вернулся в навью могилу. Болото удовлетворенно постанывает и всхлипывает рядом. Тщательно затягиваю шнуровку, балансируя рюкзак, и вскидываю себе на плечи. Помогаю Рыжей правильно подтянуть по размеру лямки ее рюкзака. Ноша не легкая, а идти нам далеко. Я огорченно смотрю на хрупкую фигурку девушки. «Ничего, я выдержу»: – говорит мне ее ответный взгляд.

Аллахора тянется губами для дежурного поцелуя. И едва я касаюсь ее, как болота снова всхлипнули и изрыгнули очередной вопль, полный ненависти и злобы. Утренний туман в лесу скрадывает направление и совсем непонятно откуда доносится звук. А затем, звонким горохом по железу, простучали по каменистому берегу недалекой Волмы подковы. Затем еще и еще. Заорали на все голоса лесные птицы. Я вздрогнул, сжав плечо Рыжей, и она вскрикивает от боли.

Здесь, фактически за демаркационной линией, у пограничного слоя Кройдана, встретить людей – гарантированное несчастье. Потому что люди здесь не могут быть по определению. Или могут быть? Только не люди – навьи.

– Милая, – шепчу я на ухо Аллахоре, – слушай внимательно. Слушай своими прелестными ушками так, как никогда еще не слушала. Задействуй все свое ай-кью так, как никогда еще не задействовала. Слышишь? Видишь?

Тело Рыжей бьет крупная дрожь. Глаза затуманились, закатились под веки зрачки – она пытается увидеть тусклое утро километрах в полутора отсюда. Дикая какофония голосов вокруг сменилась отдельными пересвистами пичуг. Один раз захрюкали где-то секачи или кто-то другой, донесся тяжкий плеск, словно в болото ударило гигантское копыто, и снова тишина. Но тишина уже не была одинокой и нейтральной. Тишина стала враждебной – кто-то составил нам компанию, разбудив Пограничье раньше положенного времени.

– Тринадцать, – открывает глаза Аллахора, – Я слышу лошадей, неясный говор. Тринадцать. И еще другие, много, но дальше. Навьи.

– Тише.

Я прижимаю палец к ее губам и концентрируюсь в указанном девушкой направлении. «Волки, волки, братья мои. Поднимайтесь, расходитесь, по три, по два, по одному, по древним лесам, по темным ярам, по топким болотам рыская…»: – слова ритуального слияния всплывают в подсознании.

Я лежу в густом кустарнике с подветренной стороны реки. Мокрая подстилка из прелых листьев пачкает подшерсток на животе и не доставляет удовольствия. Беззвучно скалю клыки от отвращения. Топорщится шерсть на загривке. В сотне метров от меня беспокойно переступают копытами лошади, и я пытаюсь рассмотреть всадников со спины чужими глазами: лохмато размытые, сегментированные, нелепые очертания смутных теней. Сестры Трасца. Я встречал их и раньше. Материализовавшийся апофеоз злобы Паляндры в двенадцати ипостасях. Несмотря на иллюзорность и туманность обликов, я различаю их и по возрасту и по именам. Костевая, Огневая, Ледяная, Пудовая… и еще одна. Тринадцатая. Эта видна отчетливо. Оборачивается. Навка. Бледное сказочное лицо в рассветных сумерках. Впивается глазами в кустарник, словно ищет что-то. Вжимаюсь в землю как можно ниже. Не помогает. Заметила. Вскрик, взмах руки и Трасца разворачивают лошадей в мою сторону…