Линкольн Чайлд - Меч карающий

Лицо Бонтьер осветилось озорной улыбкой.

– Я хотела выяснить, почему ты не попросил меня о новом свидании.

– Почему, спрашиваешь? Я просто понял, что ты считаешь меня хилым камышом. Помнишь свои слова насчёт того, что у нас, северян, из костей ушла вся жизненная сила?

– Ах, да! Но я бы не назвала тебя хилым камышом, если правильно понимаю термин. Наверное, спичка – аналогия получше, non ? Что тебе нужно, так это правильная женщина – она тебя воспламенит, – ответила она и беспечно запустила ракушкой в воду. – Но единственная проблема – убедиться, что ты не выгоришь слишком быстро.

Хатч вернулся к пейзажу. В разговорах такого плана Бонтьер непобедима.

Археолог снова подошла к нему.

– К тому же я опасалась, что ты встречаешься с другой женщиной.

Малин поднял голову.

– Да-да, как же её зовут? Жена пастора. Твоя давняя, давняя подруга.

– Она тем для меня и есть, – произнёс Хатч, чуть резче, чем намеревался. – Просто подруга.

Бонтьер с любопытством сверлила его взглядом, и он вздохнул.

– Она недвусмысленно дала мне понять.

– И ты разочарован, – изогнув брови, заметила археолог.

Хатч опустил кисть.

– По правде говоря, я даже не знал, чего ожидать от моего возвращения. Но она ясно дала понять, что наши отношения в прошлом. Написала в письме, если говорить начистоту. И это больно. Но – знаешь что? Она абсолютно права.

Бонтьер продолжила смотреть на него, на лице расцвела улыбка.

– Чему ты улыбаешься? – спросил Малин. – Доктор со своими любовными проблемами? У самой, поди, грешки водятся.

Бонтьер расхохоталась, отказываясь проглотить наживку.

– Я улыбаюсь с облегчением, monsieur . Но ты, очевидно, совершенно во мне не разобрался, – при этих словах она ласково провела пальцем по его запястью. – Я люблю эту игру, comprends ? Но только правильному мужчине позволю себя поймать. Мамочка вырастила из меня ревностную католичку.

Хатч удивлённо воззрился на неё. Затем снова взялся за кисть.

– Я думал, ты сегодня запрёшься с Найдельманом, и вы будете сидеть за картами и диаграммами.

По её лицу промелькнула тень. Смена темы, видимо, пришлась ей не по вкусу.

– Нет, – ответила она. Хорошее настроение бесследно исчезло. – У капитана больше нет терпения заниматься археологией. Ему нужно быстрей, быстрей, vitement , и к чёрту всё остальное. Сейчас он в Колодце, готовится копать. Ни поисков артефактов, ни стратиграфического анализа… Для меня это невыносимо.

Не веря своим ушам, Хатч посмотрел на неё.

– Капитан работает сегодня?

Работа в воскресенье, когда в медпункте никого – грубое нарушение техники безопасности.

Бонтьер кивнула.

– Как только выяснили, что это шпиль, он стал одержим. Не думаю, что он за всю неделю вообще сомкнул глаз, настолько занят. Но, что интересно, несмотря на весь пыл, ему потребовалось два дня, чтобы попросить помощи у моего милого землекопа! Я снова и снова твердила ему, что Christophe , который столько знает об архитектуре – тот самый человек, который нужен для восстановления опор. Но он, казалось, пропускал всё мимо ушей, – сказала она и покачала головой. – Я никогда его не понимала, а сейчас, кажется, понимаю ещё меньше.

Какой-то миг Хатч раздумывал, не рассказать ли о тревоге Найдельмана насчёт саботажника, но решил, что не стоит. Хотел поделиться информацией о найденных им документах, но решил, что и это может обождать. Вообще всё может подождать. Пусть Найдельман копает в воскресенье, раз ему невтерпёж. Сегодня выходной, чёрт побери, и всё, что нужно ему, Малину, – закончить пейзаж!

– Пора браться за Маунт-Ловелл, – произнёс доктор, кивая на тёмную гору вдали.

Бонтьер смотрела, как он обмакивает кисть в серый цвет, примешивает толику кобальтовой сини и кладёт на бумагу толстый мазок, за границу между небом и землёй. Затем, сняв с мольберта доску, Малин перевернул рисунок вверх ногами, выжидая, покуда свежая краска не затечёт за горизонт. Лишь после этого он снова перевернул доску и вернул её на место.

– Mon dieu ! Где ты этому научился?

– Во всём свои маленькие хитрости, – ответил Малин, промывая щетинки и складывая тюбики в коробку. Он поднялся на ноги. – Ей надо подсохнуть. Почему бы нам не слазить наверх?

Они вскарабкались на колонну повыше, под ногами захрустели ракушки. Оказавшись на вершине, Хатч бросил взгляд на реку, поверх лодок. В окрестной дубовой роще копошились птички, воздух был чистым и тёплым; если шторм и собирался, то явных признаков этого пока не было. Вверх по реке не было видно ни малейших следов человека, лишь изгибы синей воды и вершины деревьев, местами перемежающиеся лугами. Пейзаж протянулся вдаль, насколько хватало глаз.