Илья Уткин - Приключения Синих Космонавтиков. История одного запоя

Первый шаг такого рискованного предприятия – самый сложный маневр: покинуть корабль, выйти наружу. Но сначала нужно приготовиться, отключить себя от систем бортового жизнеобеспечения, найти и одеть что-то земное, то, что было частично снято пред полетом. Может, еще сходить в туалет. Почки действуют плохо, не совсем понятно, хочется или нет. Тошнит с хрипом, с воплями. Голова кружится так, будто не помнит, где раньше было место соединения с шеей. Все тело трепещет, пронизанное нехорошей дрожью и ознобом – тело жестоко отравлено, на сердце – панический страх. Уже кажется совершенно абсурдным недавний порыв писать на бумаге, хотя, если откровенно – что касается, например, мемуаров, это была моя давняя идея fixe.

Однажды в погоне за музой я отправился на чужую дачу, в пустую холодную избу с мышами на окраине псковской деревни Малые Ляды.… Это был октябрь какого-то года, чудесная, «болдинская», то есть, лядская такая осень, с проливными дождями и грязью по колено. На второй день я с замиранием сердца, как в бездонную яму сорвался в смертельное пике.

Мне говорили потом, что, на самом деле, был уже такой рассказ у другого писателя – о том, что один писатель (скорее всего, сам автор) приезжает в глухомань писать роман и – тыдыщ! Все туда же – в кроличью нору, в синюю червоточину! Я про это не читал, зато, получается, повторил его сюжет своей собственной историей. Которая, если честно, вышла не особенно книжной: я только пил сутками, не мог есть и топить печь, испытал встречу с «белкой», унижался-побирался по соседям, сдался родственникам, закончил мытарства в больнице.

Справедливости ради замечу, что кое-какие достижения при всем при этом у меня имелись. Пытаясь зарабатывать литературными «халтурками», статьями и переводами, я еще сумел издать два сборника рассказов, хотя не особо продаваемых. Что же касается более серьезных вещей… исторические события никогда не цепляли моего интереса, все эти пыльные музейные, антикварные экспонаты и якобы факты – особенно до золотого 19-го века, мне были полностью до фонаря, а иногда – так и вовсе неприятны: читаешь – и будто гуляешь по кладбищу. Современную жизнь я находил совсем чуждой, почти враждебной, она раздражала меня своей шумной суетой, жестокой, бескомпромиссной, бессмысленной дарвинистской соревновательностью. Теперь я понимаю: исследовать прошлое мне не позволяла лень (в архивах копаться?) и отвращение ко всему мертвому, а настоящего я просто боялся и не принимал ни в каком виде. Потому и лез в фантастику – там почти всегда про будущее…

Сейчас уже я не помню той пытки, той глубины отчаяния и обреченности. Так устроена память – она вырезает «плохие» кадры и склеивает фильм согласно собственной режиссерской версии. Этот неутомимый подспудный монтаж делает прошлую жизнь – даже самую гадкую, одним большим развеселым свадебным видеороликом.

А ведь в то утро мне было очень, очень, мягко говоря, нехорошо. Гораздо хуже, чем прежде – потому что прежде я никогда еще не проводил на орбитальной станции столько времени один-на-один со звездами и космическими запасами сорокоградусной – больше месяца – покидая корабль лишь по ночам, чтобы пополнять свои запасы, – почти что тайно, всегда в одно и то же время, в одно и то же место (благо лишь не более 30 метров), на длину страховочного троса – но теперь я все-таки сумел выпрямиться, встать, найти и влезть ногой во второй ботинок, отыскать ключ и повернуть его в замке. Увы, тогда я даже и не подозревал, что спустя четверь часа меня, как сухой листик, подхватит и завертит, унесет с собой вихрь нелепых, опасных, трагических событий.

2

Возвращения из синих командировок назад в условно реальный мир – всегда крайне болезненны. Я помню один фильм, где герои так убедительно корчились в муках, проходя через какие-то пространственно-временные континуумы – наверное, те же самые ощущения! А в мои года уже поздновато играть в такие игры, и можно легко гикнуться на полдороги в космодром, просто так, на «отходняке». Испытания начинаются уже с карантинного тамбура, с потоком зловонного сквозняка, врывающимся навстречу.

А снаружи – все так, как будто прошел не месяц, а года четыре.

Люди на улице – инопланетны. Они уже другие, чужие, неестественные, как роботы. Холодные взгляды выражают безучастность и брезгливое превосходство. Некоторые – смотрят искоса, хитровато, как будто знают, где я был, и что я пропустил. Главное при всем этом – не наткнуться на живых, на когда-то знакомых. Говорить, улыбаться – немыслимо сложно. Еще беда – молоденькие девушки. Особенно в такую жару – полуодетые, расслабленные. Прекрасные, грациозные, недоступные. Попалась даже рыженькая, в миниатюрных джинсовых шортиках – но далековато и со спины…. Эх… уныние и зависть вызывают в презренном пьянчуге хорошенькие женщины и дорогие авто, принадлежащие тем, кто менее него достоин ими обладать…