Уилбур Смит - Пылающий берег

Дождь был таким холодным, что кожа покрылась пупырышками, соски на грудях потемнели и стали жесткими, но Сантен смеялась от радости, начав танцевать вместе с бушменами, пока гром грохотал так, словно по небу катили гигантские булыжники.

Было похоже, что земля растаяла под толстым серебристым потоком воды. Он поднялся уже по щиколотку, прозрачная жидкость, смешиваясь с грязью, хлюпала под ногами. Дождь подарил людям новую жизнь и новые силы, они танцевали и пели до тех пор, пока О-хва внезапно не остановился как вкопанный, задрав голову и вслушиваясь.

За грохотом грома и шумом дождя Сантен вообще ничего не слышала, но О-хва что-то предупредительно выкрикнул. Барахтаясь в липкой грязи и воде, доходившей уже до колен, они взобрались по крутому берегу котловины наверх. И тогда Сантен различила низкий звук, похожий на шум ветра в высоких деревьях, который так встревожил О-хва.

— Река, — вымолвил бушмен, показав пальцем сквозь толстую пелену дождя, — река снова ожила.

Она ворвалась в низину, как живое существо, как чудовищных размеров грязновато-желтый питон, скользивший по речному руслу, с шипением вскипая между двух берегов, унося в своем потоке тела утонувших животных и обломанные ветки деревьев. Река затопила котловину, разбушевавшись на поверхности высокими волнами, переливаясь через берега и бурля возле ног, угрожая утащить людей под воду.

Подхватив свои пожитки, помогая друг другу, они заторопились и поднялись повыше. Темные дождевые тучи укоротили день, приблизив длинную ночь, и к тому же стало холодно.

Не было никакой возможности развести костер. Сидели, прижавшись один к другому, чтобы согреться, охваченные зябкой дрожью.

Ливень лил, не утихая, всю ночь.

Наступил свинцовый рассвет. Все кругом было затоплено. В огромном, тускло мерцавшем озере выступали островки суши с плескавшейся возле них водой, и кое-где поднимались кроны акаций, похожие на широкие спины китов.

— Неужели дождь никогда не кончится? — шептала Сантен, у которой от холода стучали зубы, озноб пронизывал ее насквозь, так что ребенок в животе, протестуя, пинался и корчился. — Пожалуйста, пусть он прекратится.

Маленькие бушмены страдали от холода, перенося его с той же стойкостью, с какой они всегда переносили бесконечные тяготы своего существования. А дождь, вместо того чтобы утихнуть и перестать, казалось, припустил с новой силой, закрыв от них жалкую землю плотной завесой.

А потом перестал — внезапно и без всякого на то намека. Не стал слабее, не пошел на убыль: только что он лил, а в следующую секунду прекратился. Низко нависавшая тугая пелена синеватых туч разорвалась и исчезла так быстро, как счищается кожура со спелого фрукта. Обнажилось вымытое и прозрачное голубое небо, солнце брызнуло такими яркими лучами, что ослепило своим блеском. Уже в который раз Сантен была ошеломлена теми контрастами, какими изобиловал этот загадочный и дикий континент.

К полудню иссохшая земля выпила всю воду, что упала с неба. Все потоки ушли в нее без следа. Только поверхность котловины по-прежнему была под водой, желтовато поблескивая от берега до берега. А на чистой и политой земле появлялись невидимые до того краски. Пыль, которой были окутаны каждый кустик и каждое деревце, смыло, и на глазах мир преображался, потрясая воображение. Светло-коричневая, как шкура льва, влажная после дождя земля расцветилась бесчисленными оттенками голубого, оранжевого и красного, а в небе заливисто распевали свои веселые песни маленькие жаворонки.

Путешественники разложили свои пожитки на солнце, пока они высыхали, от них шел пар. О-хва был в таком возбуждении, что, не сдерживаясь больше, начал танцевать, охваченный экстазом.

— Духи Облаков открыли для нас дорогу. Все трещинки в земле они вновь заполнили водой. Будь готова, Х-ани, мой маленький цветочек в пустыне. Еще до рассвета завтра мы выступим в путь.

Уже в первый день пути стало ясно, что перед ними открылась новая страна, разительно отличавшаяся от всего виденного Сантен на этой земле раньше. Она едва могла поверить, что находится на том же самом континенте. Древние дюны вдруг съежились и соединились, превратившись в мягкие волнистые равнины с невероятным изобилием растительной жизни.

Леса мопани и высоких стволов киат, перемежавшиеся с почти непроходимыми зарослями бумажного дерева, поднимались по краям возвышенности, где выветренные гребни дюн сравнялись с общим ландшафтом. Время от времени на глаза попадались гигантская серебристая термималия или тысячелетний баобаб, возвышавшиеся над остальным лесом на целых семьдесят футов.