Александр Барченко - Золото

— Не те времена нынче! — либеральничал Кузьмич. — Нынче нам рот не заткнёшь. Нынче с нами считаются.

— Считаются? А между прочим, господин Карновский у его превосходительства, господина губернатора, запросто бывает. Их папенька-то с губернатором вместе учились… И губернаторшу они не иначе как «матант» называют… Это понимать надо!

— Ничего! Нынче не те времена!

— Не те-то, не те… А колупнёт губернатор пальцем, глядь, мы без розницы месяца на три сядем, а то и совсем прикроет на время.

— Общественное мнение…

Старик чиновник поворачивался к Кузьмичу и долго укоризненно смотрел ему в лицо.

— Общественное мнение!.. — выпускал он наконец саркастически. — Эх, Иван Кузьмич! Погляжу я на вас, и… даже жалость берёт. Умнейшая голова, экое дело из ничего создали, а протянул вам какой-нибудь учителишка Волынцев свою руку — и рука-то в чернилах, — вы и слюни распустили, и затмение на вас нашло… Ну мыслимо ли дело господина Карновского с нашим редактором сравнивать? — бухгалтер с ненавистью кивал в сторону пустующего по утрам кресла Волынцева. — Посудите вы сами. Тот из себя красавец, образован, миллионами ворочает, с губернатором свой, а голова?.. — Бухгалтер набожно складывал руки. — Боже ж ты мой! Такую бы голову да на казённую службу да чтобы правитель канцелярии у него, как следует, был, знающий… Да у него я согласен пять лет без жалованья служить. Ей-Богу! Ведь это кто? Премьер-министр, вот кто!..

— Ну, нынче насчёт таких министров слабо! — возражал Кузьмич, однако не с прежней твёрдостью. — Нынче интеллигенция…

Бухгалтер махал руками.

— Да нам-то до неё с вами какое дело? Иван Кузьмич! Буду я, при всём моём уважении, говорить вам откровенно, а вы на меня не обижайтесь. Не интеллигенция тут, батюшка мой, а учителя свояченица, поляка этого. Вот что! И что же вы думаете, вами она интересуется? Вам она улыбнётся либо ручку пожмёт — вы в «листке» прокламации печатать готовы, а она небойсь сама же над вами смеётся… Не вы ей нужны, а «листок» ваш! Да и не ей, а вон… нищему профессору! — кивал бухгалтер на редакторский стол. — Общественное мнение… а на штанах заплатка не держится… Химик несчастный! Хоть бы ему ваша интеллигенция на общественный счёт штаны бы купила новые… С миру по нитке…

— Ну, будет, будет, Варфоломей Леонтьич!

— Чего — будет? Экое золотое дело мимо вас плывёт. Вам бы хоть к краюшку примазаться, а вы… Эх!..

Кузьмич начинал колебаться.

— Как примазаться-то? Поздно теперь.

— Ничего не поздно. Господин Карновский — умница человек. Разве он не сообразит?.. Вы только намёк дайте!

Кузьмич задумался…

— Вы, Николай Иванович, не думаете эту заметочку сократить? — спрашивал он вскользь Волынцева вечером.

— Какую?

— Да вот, насчёт этих рабочих… С новых приисков.

— Ну?

— Я того… больше насчёт того, собственно… — путался Кузьмич, — я, собственно, насчёт построения фразы. Не рискованно? А?.. Как бы администрация… бюрократия то есть… Она ведь того… Хе-хе-хе!.. Как вы думаете?

Волынцев брал заметку, бегло проглядывал и звонил метранпажа.

— Это у вас корпусом набрано?..

— Корпусом.

— Переберите-ка цицеро, покрупней. И повыше подвиньте. Перед «Слухи и факты».

Волынцев опускал метранпажа и, повернувшись к издателю, сухо кидал:

— Не мешайте, Иван Кузьмич! Я занят.

В это утро, разбирая корреспонденцию, Гельбталь обратил сразу внимание на серый штемпелёванный конверт, на котором он узнал руку своего старинного друга-приятеля, местного исправника Шарова.

Писем исправника Кузьмич не любил, несмотря на дружбу с их автором. Если всё обстоит благополучно, Шаров сам бы заехал часов в двенадцать, выпить в кабинете рюмку с балыком или белорыбицей, а кстати, и потолковать по делам. Если пишет, стало быть, что-нибудь официальное.

Кузьмич нервно распечатал конверт.

«Любезный друг! — писал исправник своими каракулями. — Спешу довести до сведения твоего, что в губернии тебе подложили свинью. Штраф. И довольно значительный. Я пока ничего не получал к исполнению, но брат телеграфирует, что к ним в стол уже поступило. Деньги — плевать. Но важна марка газеты. Необходимо затушить дело и не выпустить штраф дальше братишкиного стола в губернском. Собирайся и вали вечером в губернию. Восхищён вчерашним фельетоном. Что за золотое перо у господина Волынцева! Острота необычайная! С женою за кофе чуть истерика от смеху не сделалась. Да. Талант. Но тебе всё-таки следует серьёзно подумать над сим первым предостережением судьбы. Итак, принимай меры. Крёстнице целую ручки. Жена приветствует. Детишек целует. Твой ротмистр и кавалер Пётр Шаров.