Мор Йокаи - Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта

Мертвое и живое соединилось в общем обвинении. А я бежал, бежал, пока какие-то стены не преградили путь; я очутился в заброшенном торфянике. Дальше дороги не было. Казалось, возмущенная природа полонила меня. И я рухнул от усталости.

Старые торфяные разработки поросли свежим мхом, я растянулся на этом ковре. Немного успокоившись, принялся наводить порядок в расстроенных своих мозгах.

Надо оправдаться. Перед лягушками, птицами, ящерицами, перед жалкими деревьями, что там и сям вытягивали длинные кривые сучья, словно предлагая: «Решайся, выбирай! Выбирай самый прочный и красивый».

Я защищался. Разве я убийца? Я жену и пальцем не тронул. Напротив, она столкнула меня с дамбы и я чудом спасся. И сама пошла на верную гибель. Вольно прыгать за чепцом в зыбучие пески! Сама смерть накликала.

«Но зачем ты бросил чепец на песок?» — вопросили птицы, жабы и ящерицы.

А разве я не имел оснований? Разве каждый раз, когда чепец надевался, мое достоинство супруга не терпело чувствительного удара? Разве она не выставила меня на посмешище? Должно, что ли, почитать за счастье, когда из тебя делают паяца, шута, козла отпущения? Я, в сущности, защитник чести и добродетели. Когда она пустилась в погоню за чепцом, то решила убить и себя, и свою честь, и свою добродетель. Трижды самоубийца, во всем виновная!

— Ха-ха, — смеялись птицы и звери. — Ха-ха, — смеялся ветер в диких травах.

И никто в целом свете не вступился за меня.

Все четыре животворные стихии ополчились против, все мертвое и живое восстало противу меня. Каждый человек в этом мире — от мала до велика, красивый и безобразный, белый, черный, желтого или оливкового цвета, — каждый, увидев меня, скажет не раздумывая: его надо травить и преследовать. Города, большие дома, хижины, весь род человеческий — все против меня. При виде любого обиталища надо бежать, бежать!

Но ведь я не убийца!

Что толку? Кто мне поверит? Мою жену нигде не отыщут. Последний раз ее видели со мной на прогулке. А найдут чепец возле дамбы — вот вам лучшее неопровержимое доказательство моей вины. Но это не так! Я не убийца. Неужели нас никто не видел? Неужели некому засвидетельствовать в мою пользу?

Взмах крыла, легкое прикосновение к щеке. Это ты, благой мой спутник, белый голубь! Ты подтверждаешь, что я не убийца.

Я взглянул на плечо. Увы! Там сидел не белый голубь, а черная птица. Скорее всего, ворон. И он сказал: ты преступник, убийца!

И с тех пор сидит ворон на моем плече. И сейчас сидит. Разве не видите, милостивые господа?

(— Наконец-то! Признание по всей форме, не допускающее никаких фарисейских уловок, — торжественно возвестил советник и окунул перо в чернильницу, дабы подписать протокол. — Лазеек нет. Ты сам предал себя палачу и расстрелом не отделаешься, «Uxoricidium — убийство законной жены. Четвертование с предварительным отсечением правой руки».

— Постойте, есть серьезное возражение, — прервал князь. — Женоубийство implicite [61] В принципе (лат.). констатируется, не отрицается, более того, benevole [62] Добровольно (лат.). признается. Имеется важный закон, декларированный одним святым королем. Венгерским, но тем не менее святым. Sanctus Ladislaus Rex. Его максима, священная для всего католическо-хрнстианского мира. гласит: уличит муж в неверности жену свою и убьет, ответ за сие держит он перед господом.

— Да, пагубный лиходей, тебе небось и не снилось, что сам король Ласло вытащит тебя за волосы из limbus. [63] Лимб — преддверие ада (лат.). Ergo «fiat piscis». [64] Следовательно, сие — рыба (лат.). В переносном смысле: скажем о грехе, что это не грех. Причислим и это к знаменитым деяниям святого Ласло.)

Настала ночь. Местность, в которой я очутился, пользовалась дурной славой: сборный пункт ведьм и злых духов. Когда тьма сгустилась, принялись блуждающие огоньки на болотных кочках танцевать нечто вроде менуэта. Темнота зловеще зашумела, засвистела; слеталась стая ведьм препротивной наружности — с волосней на подбородке, с бородавками на носу. Они принеслись на конях, если так можно назвать белесых призраков. Каждая ведьма привязала своего скакуна к сухой ветке, и болтались в воздухе расплывчатые мужские силуэты, стуча пятками. А ведьмы держали совет: сообщали друг другу о мрачных своих подвигах за день.

Первая похвасталась:

— Одну влюбленную дуру я с помощью красного чепца заманила в зыбучие пески. Жаль, муженьку ее удалось удрать.