Андрей Серба - Тихий городок

— Приказываю всем покинуть машину! И немедленно добираться до штаба. Каждый, кто сумеет вернуться к своим, обязан доложить — наши танки гибнут не от мин! Они горят от кумулятивных гранат. Посылает их какое-то легкое приспособление, управляемое, кажется, одним пехотинцем.

Павел решил уходить последним. Ему еще и еще раз хотелось взглянуть на действие дьявольского огня. Вращающиеся ослепляющие жала пронзали броню, рассекали дымную темень. Тот, кто бил по танку, теперь не торопился, наслаждался стрельбой, как по удобной мишени в тире. Павел лег на спину, не мигая смотрел на яркие вспышки металла. В горячке он не заметил, когда его ранило. Боли он не ощущал, хотя из груди со свистом вырывался воздух.

Леша вынул лобовой пулемет, взял сошки к нему, сумку с дисками, сказал Павлу:

— Ползите к люку, я помогу!

Но Клевцов молчал. Он неожиданно потерял сознание. Леша опустился в узкое отверстие, ухватил его за плечи, подтянул к люку. Голова повисла над землей. От прохладного воздуха Павел пришел в себя, разжал веки, огляделся. Прижавшись к опорным каткам, отстреливался из автомата Овчинников. С другой стороны стрелял Нетудыхата.

«Мне надо выжить и рассказать, а там…» — Павел подтянулся на руках, вывалился из танка.

Леша Петренко с пулеметом хотел было тоже занять оборону, но Овчинников свирепо крикнул:

— Оставь пулемет и в рожь! Оба!

Водитель поволок Павла в рожь. Внимание немецких автоматчиков было приковано к танку. Они не заметили двух русских, которые пересекли голую выгоревшую полосу и скрылись в густых хлебах. Овчинников стрелял редко, экономно. Еще реже постреливал Нетудыхата. Потом тупой автоматный стук сменил более частый и громкий треск пулемета…

Павел обессилел. Не двигались ни руки, ни ноги. От жажды пересохло в горле, одеревенел рот, красная пелена застилала глаза. Не раз он впадал в беспамятство. Тогда Петренко подбирался под него, обхватив одной рукой, подтягивался на другой, тащил дальше. Но и он выдыхался.

Неожиданно послышался шепот. Павел вытащил пистолет, сдвинул планку предохранителя. В колосьях мелькнул матовый овал русской каски. Свои! Это были разведчики, посланные Самвеляном к погибшим танкам…

В медсанбате Павел потребовал немедленно отправить его в Москву.

— У вас раны забиты землей! Мы сделали укол, чтобы предотвратить шок, а вам, видите ли, столица понадобилась!

Мучительно дыша, Павел потянул врача за полу халата:

— Очень важное дело, доктор. Мне надо о нем доложить…

Военврач промыл открытые раны, наложил повязки, сделал еще один укол. Потом, отводя глаза, сказал:

— Если к утру обойдется, эвакуируем… Но советую доклад для командования продиктовать санитарке…

— Хорошо, зовите санитарку.

В палатку бурей ворвался Самвелян, сразу заполнив пространство своей могучей фигурой. Он и сказал, что самоходка, или, как ее принято называть у немцев, штурмовое орудие, перебила почти всех членов экипажа Борового. Самого Федю едва спасли разведчики, он лежит в соседней палатке, только без памяти, отвоевался, видать, парень…

— Мне в Москву надо. Помоги!

На другой день прилетел санитарный У-2. Из опасения встретиться с «мессерами» пилот летел на бреющем, садился на полевых аэродромах для дозаправки и только к вечеру добрался до Центрального аэродрома в Москве.

Не успели Павла поместить в палату, как к нему приехал профессор Ростовский. Малиновые ромбы произвели на главного врача впечатление. Для тяжелораненого нашлась маленькая, но отдельная палата. Ему сделали обезболивающий укол, натерли виски нашатырным спиртом. Голова наконец-то прояснилась.

— Теперь рассказывайте, — попросил Георгий Иосифович, когда все вышли, и комбриг сел на стул рядом с кроватью.

Павел как бы вновь очутился в душном полумраке танка. Он увидел искрящуюся желто-красную струю, похожую на витой пеньковый канат, колючие звездочки расплавленного металла…

Профессор слушал, время от времени протирая пенсне. Когда Павел умолк, он спросил:

— Значит, струя вращалась?

— Будто ввинчивалась штопором.

— Ну что ж, выздоравливайте. Потом вместе поломаем голову над этой штукой…

Врачи в госпитале обнаружили то, чего не рассмотрел военврач в полевом санбате. В позвоночнике, в сантиметре от центрального нерва, засел осколок. Он напомнил о себе свирепой режущей болью в спине. Она стала настолько невыносимой, что Павла положили на операционный стол.

Клевцов не знал, сколько времени продолжалась операция, ее делали под общим наркозом. Когда он очнулся, ребра обтягивал жесткий кожаный корсет, а сестры, смущенно улыбаясь, собирали инструмент. Одна из них отдернула в окне штору. Операционную залил солнечный свет.