Лев Линьков - Капитан Старой черепахи

— Растяпы! — злобно воскликнул стоявший у ша­лаша Сорокин.

Матиссен — он лежал рядом на одеяле — прово­дил парашют безразличным взглядом.

Потапов извлек из небольшого металлического патрончика письмо, пробежал его пазами, негромко сказал Климу:

— Пишут, чтобы мы держались до весны. На днях еще сбросят нам продуктов. В мешке — мука, кон­сервы, соль, сахар и лук.

Он сказал это таким спокойным, вроде бы даже равнодушным тоном, словно они не голодали и у них не переводилось всяческой снеди.

Каждое утро все раньше и раньше начинали сверкать под лучами солнца оледенелые хребты, и все позже и позже прощалось оно с горами, уступая место луне. Правда, нередко набегали еще тучи, сыпля снежную крупу, иной раз совсем по-январски начинала реветь пурга и ветер норовил сбить с ног, но чаще, всего весь долгий день ослепительно сияло солнце, сугробы таяли и оседали чуть ли не на гла­зах, и все чаще грохотали в горах лавины. Холодное, удручающее зимнее безмолвие сменялось шумами пробуждения. Все казавшееся недвижимым, мертвым, оживало, оттаивало. Со склонов бежали ручьи. Пробивая себе путь, они журчали под снегом, бурливыми водопадиками бросались в пропасти и ущелья.

С каменных карнизов, совсем как с крыш домов, хрустально звенела капель. Ветви кедров-стланцев и арчи набирали живительные соки, на обнажившихся местами склонах пробились, робко зацвели первые альпийские подснежники.

Из далеких низовых долин потянулись в горы зве­ри и птицы. У ледника целый день перекликались каменные куропатки. Из ущелья спозаранку до позд­них сумерек доносилось переливчатое пение синей птицы и неугомонной оляпки. Они как бы старались перепеть и друг друга и весенние голоса горной реч­ки. Суслики вылезали на солнцепек из многочислен­ных нор, становились столбиками, в упоении по­свистывали. Откуда они появились так высоко в го­рах, где и летом-то не тают до -конца сиега, нередки студеные ветры и падают холодные туманы?!

Все кругом звенело, шумело, шуршало, отогрева­лось, радовалось, прихорашивалось.

Не могли нарадоваться приходу весны, ее голо­сам и улыбкам и Федор, и Закир, и Клим. У Клима все еще не зажили ноги. Он не мог ходить и целыми днями лежал у чума на шкуре марала.

Голоса весны растеребили Клима. Наблюдая за в говорливыми ручейками, он видел Волгу, освобожден­ную от ледяного панциря, ледоход и весенний раз­лив, слышал треск распускающихся почек на березах и кленах, пенье жаворонков, и нестерпимая тоска стискивала сердце. Скорее бы на ходу, не дожида­ясь, пока он остановится, соскочить с поезда, вы­браться из вокзальной сутолоки на площадь, на хо­ду же вскочить в трамвай — и домой.

Скорее бы увидеть и обнять маму, посмотреть в ее добрые глаза.

Мама, милая мама! Твой Клим многое узнал за время разлуки. Он стал совсем взрослым и никогда больше не огорчит и не обидит тебя...

Все чаще грохотали в горах лавины. Огромная глыба снега нависла и над «Пятачком-ветродуем», где Потапов и Османов поочередно стояли на пос­ту, охраняя границу. Она могла и не сорваться, эта снежная глыба, а вдруг...

Беда приключилась в тот самый момент, когда Потапов делал на скале сто восемьдесят восьмую на­сечку. Нарастающий гул, превратившийся в грохот, волна упругого воздуха и облако снежной пыли, долетевшие до лагеря, не оставили сомнений — лавина!

Клим лежал у костра на краю площадки. Вздрог­нув, он невольно зажмурил глаза.

— Стереги нарушителей! Я — на «Пятачок» На вот тебе еще пистолет! — Потапов поспешно связал по рукам и ногам Сорокина и Матиссена, схватил лопату и убежал, скрывшись в не успевшей еще осесть снежной пыли.

Клим попытался подползти поближе к костру и не смог, невольно застонав от боли в ногах.

Что же с Закиром? Неужели его завалило?

Клим посмотрел на горы, и ему почудилось вдруг, что они то приближаются, то исчезают, растворяясь в облаках.

Сорокин и Матиссен — пограничники все еще считали его тяжело больным — внимательно следили за Климом. Клим не двигался: то ли он потерял со­знание, то ли уснул. Матиссен первым окликнул его.

Клим не отвечал.

— Кузнецов! — громко позвал Сорокин.

И опять никакого ответа.

Выждав минуту, отталкиваясь локтями, Матиссен подполз к костру, нечаянно свалил треногу. Со зво­ном упал висевший над огнем котелок с водой. Матиссен в страхе замер: не разбудил ли он пограничника? Однако Клим по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Выждав с минуту, Матиссен под­полз вплотную к костру, выгнул связанные руки, под­ставил под огонь веревку.