Уилбур Смит - Птица солнца

Бакмор, в отсутствие верховного жреца командовавший легионом Бен-Амона, пришел в палатку Ланнона на поле битвы, когда небо светилось от похоронных костров, а запах горелой плоти портил аппетит, проснувшийся, после того как прошла усталость битвы.

— Враг оставил сорок восемь тысяч мертвых, — возбужденно доложил Бакмор, и Ланнон заметил, что военачальник уже не молод. Как быстро пронеслись годы. — За каждого нашего мы взяли двенадцать, — продолжал Бакмор.

Ланнон смотрел на него, сидя на ложе; врач перевязывал ему легкую рану на руке. Он увидел засохший пот и кровь в волосах и бороде Бакмора, на его красивом лице пролегли новые морщины.

— Скоро ли ты снова сможешь сражаться? — спросил Ланнон, и тени на лице Бакмора сгустились.

— День был тяжелый, — сказал он. Легион Бен-Амона держал центр в те отчаянные часы, когда казалось, что его сомнет напор черных тел и стали.

— Скоро ли? — повторил Ланнон.

— Через четыре-пять дней, — ответил Бакмор. — Мои люди устали.

— Придется раньше, — предупредил Ланнон.

Бой грянул на следующий день — обошедшейся Опету так же дорого, как и предыдущей. Ланнон снова одержал победу, но не смог удержать поле битвы и, принужденный оставить тысячи своих раненых гиенам и шакалам, отступил к холмам, к новой линии обороны.

Пять дней спустя они снова сражались, и еще пять раз в следующие семьдесят дней. К исходу этого срока они стояли лагерем всего в двадцати римских милях от Опета, и из шести легионов у Ланнона оставались три.

Неважно, что они выиграли восемь больших сражений и убили почти двести тысяч врагов. Зенг пал, и лишь горстка воинов пробилась к своим, чтобы поведать о его судьбе. Города сожжены и сровнены с землей, сады срублены и тоже сожжены. Копи Срединного царства разрушены, освобожденные рабы присоединились к ордам Манатасси, а стволы шахт забиты землей и камнями.

Река Жизни перекрыта камнями — даже на галерах Хаббакука Лала нельзя уйти, а с востока и запада движутся новые армии, чтобы усилить натиск Манатасси на Опет.

Несмотря на тяжелый урон, который нанес Ланнон армиям противника, те, казалось, не уменьшились и не утратили решительности. Всякий раз, как Ланнон водружал свои знамена и встречал атаки Манатасси, на него набрасывались свежие силы. Он уничтожал их десятками тысяч, он обескровил собственные легионы, и с каждым разом усталость и отчаяние все сильнее подавляли их боевой дух.

На семьдесят первый день целый легион, шесть тысяч человек, ночью перебил командиров и разбежался в темноте маленькими группами. Взяв своих женщин из окружающих Опет деревень, беглецы растворились на просторах юга.

Бакмор недолго преследовал их и привел с собой в цепях сотню беглецов, чтобы те предстали перед гневом Ланнона. Все они были смешанной с юе крови, ступенькой выше освобожденных рабов и представляли самый низкий слой граждан, которым позволено было носить оружие. Похоже, они невысоко ценили эту привилегию. Осмелев от осознания неизбежности казни, их вожак сказал царю:

— Если бы ты дал нам, во имя чего сражаться, если бы нас ценили хоть немного выше собак, мы остались бы с тобой.

Ланнон велел живьем сварить этого человека за его дерзость и с оставшимися двумя легионами отступил в город.

Они разбили лагерь на берегу озера за городской стеной, и, глядя на север, Ланнон днем и ночью видел костры армии Манатасси, как цветущие маргаритки на равнине. Манатасси продолжал теснить его.

Бакмор нашел царя на краю лагеря. Тот смотрел на позиции врага. Бакмор приблизился к нему с первой хорошей новостью за долгие дни.

— Новости о Хае Бен-Амоне, государь.

И Ланнон почувствовал, как оживает его дух.

— Где он? Он жив? Возвращается? — спрашивал царь. Только сейчас он признался себе, как ему не хватает маленького жреца. Он не видел его с того дня, как Хай выбежал из пещеры Астарты в середине церемонии Плодородия Земли.

Хотя Ланнон организовал тщательные поиски, даже предложил награду в сто золотых пальцев за сведения о нем, Хай исчез.

— Он возвращается?

Сколько раз с того дня Ланнон тосковал ночами по своему другу, по его советам и утешениям! Как часто в грохоте битвы жаждал он услышать крик Хая «Во имя Баала!» и песнь большого топора!

— Где он? — спросил Ланнон.

— Его видел рыбак. Он на острове, — ответил Бакмор.

Дни скользили в тумане горя. Хай утратил им счет, один легко переходил в другой. Большую часть времени он работал над свитками. Он принес с собой все пять золотых книг и, уходя из хижины, прятал их под постель.