По полу каюты, стуча, звеня, перекатывались раскрытые чемоданы, корзины, чайники, игрушки, туфли.
— Не плачь, бабоньки, не потонем! Собирайте, складывайте все, — командовала старая Матвеевна. — Сюда вот, сюда, в уголок… Вяжи. После разберемся что чье.
Увидав нас, она вдруг рассердилась:
— А вам, мужики, что надобно? Без вас управимся! Или наверху с матросами дела нет?
В мужской каюте также большинство пассажиров валялись на койках, измученные морской болезнью.
— Погибель моя пришла… И куда меня, старого дурака, понесло, — еле вымолвил осунувшийся Петрович, приоткрыв набрякшие веки. — Все нутро вывернуло. Моченьки нет.
Самсонов переждал новую волну, круто накренившую судно.
— Товарищи, кто из вас может встать? Нужна срочная помощь. Шторм грозит смыть палубный груз.
Петрович с трудом приподнялся:
— Что сказал?
— А вы… Кто вы, собственно, чтоб командовать? — покосился на Самсонова позеленевший белобрысый парень, один из тех, что ехали на Камчатку.
— Не перечь, подымайся! — хрипло произнес Петрович и сполз с койки.
И далеко не сразу вслед за ним, пошатываясь, слезло с коек пятеро рыбаков.
— А ну-ка, подымись, ребята, подымись! — повторил Петрович и вдруг возвысил голос: — Коммунистам и комсомольцам приказываю!
На пол спрыгнуло еще семеро.
…«Дальстрой» не раскачивался, нет, он то беспомощно метался из стороны в сторону, то нелепо приостанавливался, дрожа всем корпусом, полз на водяную гору и опять проваливался, захлебываясь в обрушивающихся на него тяжелых валах, будто был не большим океанским пароходом, а рыбачьей лодкой.
Грохочущая, свистящая тьма окружала корабль. Прожектора освещали палубу не ярче, чем тусклая семилинейная лампа, готовая вот-вот погаснуть.
«Что могут сделать муравьи-люди в этом светопреставлении? — подумалось мне, когда мы выбрались на палубу. — Разве одолеть сорванные с креплений, скользящие по мокрой палубе огромные ящики? Разве остановить грузовик, устремившийся к фальшборту? И разве услышишь в этом громе, грохоте и свисте слова команды?»
Вот сорвало с места и выплеснуло за борт, как соломинку, спасательную шлюпку. Вот лучинкой переломилась грузовая стрела.
Беззвучные молнии вспыхнули одна за другой, и в слепящем свете этих мгновенных вспышек будто застыли клочья низких облаков; замерли фигурки людей; туго натянутыми струнами представились струи ливня.
…В гавань «Дальстрой» вошел глубокой ночью, едва не ударившись бортом о торец волнолома.
«Встал на якоря в Отару. На подходе к порту был застигнут тайфуном. Человеческих жертв нет. Во время аврала матросу Ефимову сломало руку. Четверо пассажиров из числа помогавших при спасении груза получили ушибы, семеро легко ранены. За борт смыло спасательную шлюпку и две автомашины. В нескольких местах поврежден фальшборт, сломаны две грузовые стрелы. В машинном отделении повреждены вспомогательные механизмы. Исправляем своими силами. Положение серьезное. Кончаю…» — поспешно выстукивал радист донесение в Правление пароходства, во Владивосток.
Вокруг «Дальстроя» тусклыми светлячками метались огни — десятки, если не сотни, отличительных огней пассажирских и грузовых кораблей, шхун, сейнеров. Сквозь рев урагана прорывались гудки, свистки и сирены — предупреждали о смене стоянки судов, взывали о помощи. Стоявший рядом с «Дальстроем» японский плавучий рыбозавод неожиданно развернулся бортом к волне. Двенадцатибалльный ветер накренил черную громаду парохода и поволок его на волнолом. На палубе забегали люди, донеслись отрывистые, сиплые слова команды.
— Сорвало с якорей! — крикнул мне в ухо Самсонов.
Пароход истошно загудел, и тотчас, будто моля о пощаде, завыла сирена оказавшегося на его пути сейнера. Завыла и захлебнулась — корма плавучего завода подмяла сейнер под себя.
Неподалеку от нас стоял и советский теплоход «Новгород», прибуксировавший в Отару огромный сигарный плот. На мостике «Новгорода» тоже засуетились.
— На «Дальстрое», эй, на «Дальстрое»! На меня несет танкер! На «Дальстрое», слышите? На меня несет танкер! — хрипел мегафон с буксира.
Перекладывая якоря и маневрируя ходом, «Дальстрой» помог «Новгороду» перейти к месту новой стоянки. Танкер пронесло всего в нескольких метрах от сигарного плота. Что произошло бы, если бы груженное бензином судно с маху стукнулось о тысячетонный плот?!
Захлебывающееся радио с треском, с посвистом, с завываниями посылало в эфир сумятицу тревожных, трагических сообщений с кораблей, находящихся в открыто^ море: «Появилась течь в трюме…», «Не могу управляться…», «Выбросило на камни…», «Спасите наши души…», «Почему не светят маяки?»
Читать дальше