Сергей Воронин - Две жизни

— Целый год в тайге — это не зонтик раскрыть. Если у кого неуживчивый характер, пропадет! Тебе говорил Олег Александрович: «Мы с вами сработаемся»? — спрашивает он меня.

— Говорил.

— Он это всем говорит. И имей в виду: если не сработаетесь, то будешь виноват только ты.

— Почему?

— Так это ж ясно, как пирог с брусникой: он старый изыскатель, а ты?

Я тут же с ним соглашаюсь, опасаясь, как бы разговор не пошел по линии уточнения моего изыскательского стажа.

И сегодня не уехали. Но все идет к тому, что скоро тронемся в путь. Вот о чем говорил Мозгалевский с завхозом партии Сосниным.

— Вы составили опись имущества? — спросил Мозгалевский.

— Никак нет! — ответил Соснин. Длинный, он ходит в немыслимых бриджах, в шинели, подметающей пол.

— Составьте, немедленно составьте. Один экземпляр положите в вагон с грузом, другой дадите мне, третий — себе в бумажник. Вдруг крушение, и иск не примут. Описи-то нет!

— В каком поезде пойдет груз?

— В вашем. Вместе с ним поедете.

Соснин задумался.

— Тогда зачем же три? — в раздумье сказал он. — Если будет крушение, то и мой экземпляр и тот, что пойдет с грузом, одновременно погибнут. Значит, хватит и двух. Вам один и мне один.

— Насчет крушения я на всякий случай сказал. Бог милостив.

— В бога не верю. Значит, крушение возможно? — Соснин опять задумался.

— Да нет, что вы, голубчик, я просто так... — извиняющимся тоном сказал Мозгалевский.

— Значит, пошутили? Проверяете, не трус ли Соснин? Смею вас заверить... — повысил голос завхоз.

— Да нет, что вы, — стал успокаивать его Мозгалевский.

— Трусом никогда не был! — загремел под стеклянными сводами голос Соснина.

— Очень рад, очень рад, — поспешно сказал Мозгалевский. — Успокойтесь и, пожалуйста, составьте три экземпляра описи.

— Все же три?

— Три.

— Есть! — Соснин щелкнул каблуками и ушел.

— Какой темпераментный, — удивленно произнес Мозгалевский и пошевелил усами, — нельзя ничего сказать.

Тася фыркнула и посмотрела на меня из-под шторки. Я засмеялся.

— Между прочим, мы едем тем же поездом, каким и Соснин, — сказал Коля Николаевич. — Лавров звонил из наркомата и дал распоряжение отправить первую группу: завхозов, буровых мастеров и техников.

— Честное слово? — крикнул я и стал трясти ему руку.

— Вот чудак-рыбак, я говорю, что ехать будет опасно, а он...

— Да это ты чудак! Ехать! Да это же прекрасно!

Ура! Ура-а! Все дальше уходит поезд. Свежий ветер врывается к окно. Он пахнет землей, водой, лесами. Откуда он примчался? Ветер бродяга, странник, путешественник, изыскатель... Где только он не бывал! Пожалуй, весь земной шар облетел и теперь, как голубь, бьется у меня на груди...

Поезд идет! Впереди Череповец, Пермь, Свердловск, Новосибирск, Чита, Ерофей Павлович, Волочаевка, Хабаровск. Ни в одном из этих городов я не бывал. Теперь они все мои. Я их увижу... По это еще не все. Это только начало пути. Дальше самое главное, дальше тайга!

Поезд идет. В купейном вагоне (только подумать, в купейном вагоне!) едет Алексей Павлович Коренков. Кто он? Как, разве вы не знаете? Это младший техник таежной экспедиции. Такой молодой — и уже техник? Да, ему всего двадцать один год, но он уже исследователь далеких земель. На него возложена ответственнейшая миссия — он будет изыскивать в условиях суровой тайги железнодорожную магистраль. Молодые женщины в белых передниках и кружевных наколках любезно предлагают ему из своих корзинок вино, шоколад, папиросы. Нет-нет, папирос ему не надо... Он вынимает из кармана трубку. Кха-кха-кха! Черт, еще не привык к ней. Хорошо бы купить плитку шоколада. Но не уронит ли это авторитет изыскателя?! Нет, нет, шоколад не нужен. Вино? Что ж, рюмочку можно. Коньяк? Тем лучше... Да, налейте рюмочку. Надо же отметить начало пути... Кха-кха-кха! Не в то горло попало. Тася Калинина смотрит на него осуждающе... Лучше ему выйти из купе.

За окном несутся, мелькают поля, леса, перелески — скромный привет северной земли. Уезжаешь? Что ж, уезжай, но нас все равно никогда не забудешь. Сейчас ты рад, но пройдет время — и затоскуешь, потянет тебя обратно в родные места... «Да-да-да-да», — стучат колеса. «Все-таки уехал, все-таки уехал», — стучит сердце. Я стою и смотрю, и все новое мчится ко мне, и нет этому новому конца. И не устаешь смотреть, и не замечаешь времени. И даже черные скучные пни на болотах интересны, и жиденький лесок красив.

Мелькают полустанки. Встречают и провожают деревни. Надвигаются и остаются там, в прошлом, леса, поля, реки, люди. Поезд мчится в будущее. Все, что знакомо, — не жизнь. Только новое, пусть опасное, пусть трудное, пусть мучительное, только оно нужно настоящему человеку. Мчится поезд. Его провожают ребятишки. Босые, склонив головы, они машут ручонками.