Владимир Борисов - Побег [СИ]

— А не пошел бы ты, Иван Захарович, куда подальше. Надоел— спасу нет.

Он закурил и заметил, что девушка уже и не спит, а со страхом смотрит на него…

— Ты с кем, с кем, дядя Савелий, разговариваешь?

— Не бойся, зоренька. — успокоил ее раздосадованный зэка. — Это я со своим дружком бывшим беседую… В свое время не договорили, вот он и пристает, писатель, мать его… Все в душе моей копается… Человековед…

Гридин выбил трубку о борт лодки, снова взялся за неподъемные, казалось, весла…

— Куда, куда ты меня везешь? — девушка приподнялась и, придерживая живот, осмотрелась. — Здесь даже деревень-то, и тех нет, а уж докторов и подавно не найдешь…

— Туда. — мужик коротко махнул головой, не переставая налегать на весла. — Там уж точно и доктор есть, и медсестра опять же.

Он рассмеялся, старательно моргая, пытаясь сбросить с ресниц предательские слезы… Потом, замявшись, вновь пристал к ней с давно уже мучившим его вопросом…

— Ты лучше, голуба, скажи мне наконец, ну вроде бы как на прощанье, на кой ляд, на лед в такое время пошла… И вообще, колись, откуда ты, зоренька, появилась?

Она помолчала, упрямо глядя на Гридина, потом потупившись, выдавила:

— Я, дяденька, из Ивдели, есть такой городок… Я, я специально на лед пошла… К полынье… А потом испугалась… Не смогла… А тут и лед пошел…

Она вновь заплакала, обиженно вытирая слезы маленьким кулачками.

— Ну, зачем, зачем ты меня с льдины снял? Мне уже и не холодно стало… Совсем не холодно. Правда-правда… А теперь у тебя, Савелий Александрович, через меня неприятности могут случиться…

— Неприятности… — хмыкнул он и умолк, ни о чем особенно не думая…

— Мягко сказано, неприятности…

12.

…Колючка, вышки, длинные бараки лагеря, того самого, откуда прошлой осенью Савелий Гридин так удачно бежал, несмотря на поздний вечер, уже отчетливо виднелись сквозь редкие сосны, а он все искал и искал причины и предлоги оттянуть тот момент, когда перед ним вновь откроются высокие, лагерные ворота…

Встав на колени, зэка под недоуменным взглядом роженицы, жесткой ладонью содрал пухлую, мягкую заплатку мха, бугрившегося возле ярко-черных корней, завернутой в спираль березы, невесть когда порченой молнией. По-собачьи, быстро выкопав в легкой, песчаной почве небольшую ямку, он потянулся к золоту. Подраспустив тесемки мешка, захватил пальцами несколько горстей самородочков покрупнее, и, заполнив ими ямку, вернул мох на прежнее место, для верности утопив в нем пару-тройку раз кулак. Поднялся и, отряхнув ладони, нежно прикоснулся к ее волосам, легким и пушистым.

— Ты, зоренька, березку эту крепко запомни, а когда все закончится, купи какой-никакой домишко. Домой, в Ивделю свою, не возвращайся. Ни к чему, я думаю. Тут тебе, если дурой не будешь, и на дом, и на скотину за глаза хватит…

— Стой, мать твою! Куда прешь! Стой, стрелять буду…

— Вертухай-краснопогонник направил на Савелия и девушку поблескивающий свежей смазкой автомат.

— Врача. Позови врача, бестолочь! — Гридин нарочито злобным голосом прогонял из души своей последние сомнения… — Зови лепилу, видишь, девочка рожает…

— Наташа, Наташа я… — пискнула она, а долговязый, черный от щетины грузин — врач, в белом расстегнутом халате, из-под которого виднелись голубая, несвежая майка и мятые офицерские штаны, уже подхватывал ее, обессиленно обмякшую, на руки.

— Наташа…!? — он, жалобно проводив девушку взглядом, недоуменно пожал плечами. — Так какого ты мне раньше не назвалась, а то все зоренька да девочка…? Чего стеснялась?

На КПП пришел и вызванный дневальным начальник зоны, полковник Смоленский, умный и незлобивый мужик. Прищурив близоруко глаза, он внимательно вглядывался в лицо Гридину, странному типу, заросшему и грязному, одетому в потрепанный казачий бешмет, шаровары с широкими, линялыми лампасами и высокие офицерские сапоги тонкой, мягкой кожи.

— …Заключенный Гридин, Савелий Александрович, номер сто восемьдесят шесть, дробь четырнадцать, статья сто сорок четвертая, УК Российской федерации, часть четвертая. Добровольно вернулся из побега.

Потом вздохнул, и, сняв заветный мешок, передал его в руки оторопевшего офицера: — А это вам, гражданин начальник. Может, пригодится…

Полковник запустил руку в мешок, поднес ладонь с золотым песком к глазам, хмыкнул неопределенно и, высыпав его обратно, проговорил негромко и веско…

— Ну, хорошо, Савелий Александрович… Сегодня я песочек взвешу и обдумаю… Пожалуй, кило за год вас не обидит? Нет? Ну и ладушки…