Джеральд Даррелл - Птицы, звери и моя семья

Пришло время бабочек и мотыльков. Днем на склонах холмов, словно высосанных палящим солнцем до последней капли влаги, обитали прекрасные томные парусники, перелетающие изящно и беспорядочно с куста на куст; перламутровки, переливающиеся апельсинными, яркими, почти слепящими оттенками, что твои раскаленные угли, деловито шмыгали с цветка на цветок; белые капустницы; дымчатые желтушки; оранжево-желтые лимонницы метались, беспорядочно хлопая крылышками. В траве толстоголовки, подобно крошечным мохнатым аэропланам, носились с тихим ревом мотора, а красные адмиралы, яркие, как вулвортские бусы-стекляшки, сидя на поблескивающих плитах из селенита, складывали и раскрывали крылья, словно умирая от жары. По ночам вокруг горящих светильников собирались полчища мотыльков, а на потолке розовые гекконы, большеглазые, с вывернутыми ступнями, лопали все это богатство до полного изнеможения. Вдруг из ниоткуда в комнату влетали серебристо-зеленые олеандровые бражники и в любовном экстазе начинали биться о лампу с такой силой, что дрожало стекло. «Мертвая голова» в рыжеватых и черных крапинках, с пугающим черепом и костями, вышитыми на роскошной меховой оторочке грудины, проваливалась сквозь печную трубу в камин и там дергалась и хлопала крыльями, попискивая, как мышь.

По склонам холмов, в вересковой подстилке, выжженной, высушенной солнцем, рыскали черепахи, ящерицы и змеи, а богомолы, устроившись в зеленой листве мирта, с угрожающим видом тихо раскачивались из стороны в сторону. Вторая половина дня была лучшим временем для исследования фауны, но и самым жарким. Солнце выжигало татуировку на твоем темечке, а поджаренная земля даже сквозь подошвы сандалий подогревала ноги не хуже раскаленной сковородки. Писун и Рвоткин, слабаки по части жары, предпочитали оставаться дома, а вот Роджер с его вечной тягой к природоведению всегда меня сопровождал, при этом тяжело дыша и глотая слюну, которая рекой текла из его пасти.

Через какие только приключения мы с ним не прошли. Мы зачарованно наблюдали за тем, как два ежа, вконец опьяневших от напáдавшего и подкисшего винограда, пошатываясь, ходили кругами и наскакивали друг на друга с иканием и визгом. А лисенок, рыжий, как осенний лист, натолкнулся в вереске на свою первую черепаху, которая с характерной флегматичностью вся ушла под панцирь, можно сказать, сложилась, наподобие портмоне. Лисенок это движение заметил и, навострив ушки, осторожно ее обошел. Затем по наивности быстро тронул панцирь лапкой и отскочил, ожидая расплаты. Потом лег и несколько минут на нее посматривал, положив мордочку между лап. Наконец он довольно шустро подошел, после нескольких неудачных попыток сумел-таки сомкнуть на ней челюсти и поднять вверх и с победоносным видом скрылся в зарослях вереска. Именно здесь мы видели, как черепашки вылупляются из яиц с тонкой скорлупкой, сморщенные, в складках, как будто им уже тысяча лет от роду. А еще я здесь впервые видел брачные танцы змей.

Мы с Роджером сидели под большой купой миртов, дававших минимум тени, но хоть какое-то укрытие. Перед этим мы потревожили ястреба на соседнем кипарисе и теперь терпеливо ждали его возвращения, чтобы познакомиться поближе. Вдруг в десяти футах от нас я увидел, как две змеи выползают из бурой вересковой паутины. Роджер, по непонятной причине боявшийся змей, беспокойно тявкнул и прижал уши. Я резко осадил его, желая проследить за развитием событий. Одна змея двигалась следом за другой. Интересно, она ее преследует, чтобы сожрать? Они выползли из вереска, но почти сразу затерялись в густой, побелевшей от яркого солнца траве. Мысленно чертыхнувшись, я уже собирался переместиться в надежде снова их увидеть, и тут они выбрались на сравнительно открытое пространство.

Та, что была впереди, остановилась, а преследовательница к ней подползла. Они полежали рядком несколько мгновений, а затем вторая принялась осторожно тыкаться носом в голову первой. Я решил, что первая – это самка, а второй – самец. Он потыкался в ее горло, пока не заставил ее слегка приподняться над землей. В этом положении она застыла, а он отполз и тоже приподнялся над землей. Теперь они, неподвижные, довольно долго разглядывали друг друга. Наконец самец медленно подполз и обвился вокруг самки, после чего они сделали максимально высокую стойку, чтобы только не упасть, переплетенные, как два вьюнка. И снова застыли на время, а затем начали раскачиваться, как два борца на татами, хвостами же для получения преимущества цеплялись за корни. Неожиданно они оба упали набок, их концы встретились, и они перешли к совокуплению, лежа на солнце, спутанные, как цветные ленточки на карнавале.