Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер. Повесть

- Позвольте, - Олимпиада Самсоновна до того была поражена, что не успела рассердиться, - что вы говорите? Как могут дети благодарить за освобождение? Ведь их родители - там… Нет уж, я прошу вас, политику оставим, давайте о деле… Прежде всего о продовольствии. Своих запасов, даже если мы еще урежем пайки, нам хватит не более чем на двадцать два дня… Цены здесь невероятно растут. Имеющихся денег хватит, чтобы закупить продуктов еще на шестнадцать дней. И это все. Мы можем кое-как перебиться не месяцы, а лишь один месяц, ничего не расходуя ни на одежду, ни на школьные принадлежности…

Сердитые голоса стали еще слышнее. Кто-то припомнил и выступление Валерия Митрофановича. Особенно понравились его слова о необходимости поклониться белым и чехам вовсе не потому, что ужасно хочется уцелеть и есть горячее жареное мясо с белым хлебом, а из высоких нравственных побуждений. В интересах учеников, которым совершенно необходимы твердые моральные устои, святые идеалы, а не ужасная большевистская распущенность…

- В такой обстановке ничего не остается, как поклониться новым властям! - заговорили соратники Валерия Митрофановича. - Тем более что они не какие-нибудь насильники, а демократы, выступают за Учредительное собрание! Надо составить приветственный адрес, выразить наше восхищение, преданность, тогда и к нашим нуждам будут внимательны. В конце концов, это же ради детей!

Порешили на том, что завтра новая делегация, в которую непременно войдет Валерий Митрофанович, направится к городским властям, чтобы добиться отправки в Миасс, а если это невозможно, то получить здесь все необходимое.

- Давайте все же и мы поможем ребятам с уборкой, - напомнил Николай Иванович.

Пошли с крайней неохотой. За всю прожитую жизнь полы никто из них никогда не мыл. Само собой разумеющимся считалось, что для грязной работы есть иные люди. Теперь таких людей не было.

В казарме оказалось столько грязи, что вывезти ее всю не было сил. Ребята устали, работали кое-как. Еще часа через два все так измучились с непривычки, что решено было кончать. Бодро выглядели и пошучивали только Ларька и еще с десяток ребят.

Наскоро поели и завалились спать - кто где, большинство на полу. Ростик забрался в комнату, где были нары, и расположился там, хотя нары никто не дезинфицировал и спать на них было категорически запрещено…

Но Ростик не заболел. И вообще холера ребят не тронула, хотя они прожили в этой казарме четыре месяца.

Первые дни и недели надеялись. На то, что завтра поедут дальше. Вернутся домой. Или хоть получат из дома письмо. Письма домой писали все. Учителя понимали, как мало надежды, что эти письма дойдут, но ничего не говорили ребятам.

Однажды к Олимпиаде Самсоновне, которая по общей просьбе руководила колонией, явились два чина контрразведки, оба в штатском; один представился как учитель в недалеком прошлом, другой - ветеринарный врач… Они долго совещались о чем-то с Олимпиадой Самсоновной. Потом был вызван Миша Дудин. Его продержали минут двадцать - казалось, невероятно долго! Миша вышел, судорожно вздыхая, в глазах стояли слезы. К нему кинулись с расспросами, но он с трудом выдавил:

- Велели молчать…

Аркашке и Ларьке Миша по секрету рассказал:

- Спрашивают, ты письма пишешь? Пишу… А кому? Маме, отца нет, убит… А она работает? Работает… Куда ж ты ей пишешь, спрашивают, домой или на работу? Раньше, говорю, домой писал, а как случилось, что мы тут остались, - на работу. Тут один достает конверт, показывает - твое письмо? Я гляжу, мое, спрашиваю: а почему оно у вас? - Миша снова вздохнул с всхлипом… - А они: значит, твоя мама в Смольном работает? В Смольном, говорю… - И в ответ на укоризненный взгляд Ларьки: - Им же все равно на конверте видно… Кем же она у тебя, спрашивают, комиссаром? Нет, говорю, буфетчицей, чай готовит… Они чему-то смеются, будто не верят, а у самих глаза, как у волков, горят… Кого же она чаем поит? - спрашивают. Да всех, мол. И Ленина, говорят?.. Нехорошо мне стало на них смотреть, я отвернулся и говорю: не знаю. Тогда один как вскочит! Как закричит! Знаешь, орет, знаешь… Олимпиада Самсоновна хочет его унять, а он отмахивается, за грудки меня берет…

- И ты сказал? - Аркашка так взглянул на своего адъютанта, будто прожег его насквозь.

- Сказал… Ходит к Ленину с чаем…

Аркашка хотел закричать, не хуже тех, кто допрашивал Мишу, но Ларька его остановил:

- А они что? - спросил Ларька.

- Они сказали Олимпиаде Самсоновне, чтобы завтра прислала меня в контрразведку… Кричали, что накажут за то, что я жалуюсь.