Николай Агаянц: Поединок. Выпуск 2

Любой пример неправомочен в том смысле, что он как бы выдергивается из целого. Можно было бы привести в пример повести и романы, ставшие своего рода классикой литературы приключения: каждый знает «Рассказы о первом чекисте», «Я отвечаю за все», «Старую крепость», «Земля, до востребования», «Кортик», «В августе сорок четвертого», «Испытательный срок», «Жестокость», «Крах», «Два капитана», «Деревенский детектив», «Дело пестрых», «Тревожный месяц вересень».

Что же есть главное, определяющее советскую приключенческую классику? Главное — это верность ее героев Родине, гуманизм идеалов, которым они служат, честность, доброта, справедливость, высокий интеллектуализм при бескомпромиссной позиции в схватке с общественным злом, преемственность жизненных стереотипов, общность этических и идейных установок: — от дедов к сыновьям и внукам.

Мы говорили о «классических» героях приключенческой литературы, созданной на Западе, о том, что цепь приключений с неизбежной последовательностью всякий раз приводит героя к главной цели его жизни, к богатству. В какие бы внешние атрибуты сюжета ни облекалось это — находка сокровища, брак с богатой девушкой, ограбление, неожиданное наследство. Если взглянуть с этих позиций на героев советской приключенческой литературы, мы обнаружим показательный контраст. Конечная цель, конечный результат, конечный итог всех действий героя советской приключенческой литературы лежит совершенно в ином общественном, социальном и личном плане. Это не богатство, не миллион, не сундук с сокровищами, а нравственный взлет. Это относится даже к тем ситуациям, когда формально, внешне объектом борьбы, объектом схватки становится некая материальная ценность.

На наш взгляд, это и есть одна из важнейших этических деталей в характеристике героя советского приключенческого жанра — такая деталь, которая резко отличает его от супермена, действующего в условиях иных этических норм капиталистического мира. Обстоятельство это до сих пор не привлекло внимания нашей критики; по этому поводу ею еще не было сказано своего веского слова.

Почему же получилось так, что штрих этот оказался мало освещенным литературоведами? Очевидно, положение это представляется всем настолько естественным и привычным, что оно попросту не привлекает к себе внимания. (Можно провести параллель: в прошлом веке первопроходцы далеких континентов отмечали любопытную деталь: коренное население африканского континента до того, как увидело первых европейских путешественников, не задумывалось о собственной внешности, цвете кожи и т. д.) Традиционное «нестяжательство» героя советской литературы, совпадая с контурами нашего общественного идеала, не привлекло к себе внимания, в то время как факт этот имеет огромное социальное значение, ибо свидетельствует о рождении новой человеческой формации — формации советской.

То, что конечным итогом борьбы героя оказывается не цель личного материального обладания, а цель нравственная, цель этическая, представляется иным критикам совершенно закономерным, ибо такова, собственно говоря, и есть цель, стоящая перед нашим обществом. Нельзя, однако, забывать, что такого рода герои были мало известны до революции или уж, во всяком случае, были сугубо нетипическими. Следует помнить и серьезно исследовать тот факт, что новый герой советской приключенческой литературы отражает глобальные идейные и этические характеристики эпохи и общества. В этом — в дополнение к художественному значению жанра — его социальное значение.

В современную эпоху, в эпоху радио, кино, телевидения, массовых тиражей книг увеличилась возможность привносить в массовое сознание те или иные этические нормы, олицетворением которых выступают литературные герои, что, естественно, повышает роль и ответственность тех, кто формирует эти эталоны — советских писателей, режиссеров, актеров.

Следует как зеницу ока хранить главное завоевание нашей литературы — ее коммунистическую партийность, высокий гуманизм.

Каждая книга советского писателя — работающего в любом жанре — это схватка с идейным противником, это борьба за наш нравственный идеал.

...Понятно, что герою, в силу «сюжетного равновесия», обязательно противостоит некий антигерой. Стремясь к максимальной полноте и достоверности изображения, автор не может рисовать его только черной краской — иначе получится гротеск, опереточный персонаж, недостоверный образ, в который никто не поверит. Но когда писателю удается воссоздать «человеческое лицо» своего антигероя в полной мере, нередко оказывается, что лицо это (при поверхностном прочтении) чем-то даже симпатично.