Василий Яковлев - Разведчики

— Вы не одеты, господин адъютант? — резко заговорил капитан. — Очень жаль. Я вынужден попросить вас пройти несколько шагов со мной к моей машине. Интересно, что вы скажете, взглянув на… Впрочем, не будем предвосхищать события. Прошу вас… — и отступил, пропуская Краузе. Тот замялся, хотел было что-то сказать, но капитан, взяв его под локоть, почти насильно свел с крыльца.

— Идемте, идемте, господин адъютант. Дело не ждет, и мне некогда.

Не успели гестаповец и Краузе раствориться в тумане, как с противоположной стороны послышались размеренные шаги. К крыльцу подошел ефрейтор, с ним трое солдат. Сменяясь, часовой доложил ефрейтору, что никаких происшествий не произошло. О Краузе он ничего не сказал, так как был уверен, что адъютант Розенберга вот-вот вернется в штаб.

Вновь заступивший дежурный оглядел окна второго этажа. Четыре из них были освещены. Так и должно быть.

Через несколько минут к часовому подошел обер-лейтенант. Он предъявил специальный пропуск к генералу. Часовой замялся было, но офицер, не останавливаясь, прошел в здание штаба.

Курт Кох толкнул дверь приемной. Она была пуста. И здесь мигом слетела вся напускная небрежность обер-лейтенанта. Движения стали четкими, уверенными и вместе с тем мягкими, осторожными, шаги упругими, легкими, совершенно бесшумными. Открыл дверь кабинета Розенберга. Здесь также никого.

Все шло хорошо. Ключ не звякнул, дверца не скрипнула… В кабинете было абсолютно тихо, если не считать приглушенных голосов, доносившихся из соседней комнаты. Это хорошо, что там говорят, пока там говорят, он может быть спокоен. Относительно, конечно.

Так думал Румянцев, а руки его точными движениями делали свое дело. Нужные бумаги лежали сверху — бывает же такая удача. Вот они на столе. Аппарат щелкает раз, другой, третий… Все! Теперь положить приказ на место.

В соседней комнате по-прежнему разговаривают. Отлично, все идет хорошо.

Вдруг в ровный приглушенный гул голосов ворвались какие-то посторонние звуки. Негромкие, размеренные и тем не менее угрожающие…

Чьи-то еле различимые шаги. Они приближались. Держись, Василий! Самое главное сейчас сохранить полное спокойствие. Бумага положена в сейф. Захлопнута дверца, повернут ключ. И только успел Курт Кох закрыть за собой дверь кабинета и принять скучающе-безразличный вид, как в приемную вошел Вадлер. Увидев Курта, он удивленно вскинул брови. Хотел было пройти в кабинет, но Курт Кох молча замахал руками и, оглянувшись на дверь, таинственно проговорил:

— Генерала там нет.

— Но как же…

— Он ужинает с дамой. Я тоже к нему по сугубо личному делу. Зашел в приемную — пусто. Краузе, видимо, отлучился на минуту. Открыл дверь — тоже, и вдруг слышу голоса. Мужской и женский. Что такое, думаю? Как будто пустой кабинет, и в то же время кто-то разговаривает.

— Ну, а дальше? — торопил Вадлер, который знал о существовании смежной с кабинетом комнаты.

— А что дальше? — искренне удивился Курт Кох. — Посмотрел, генерала нет — и закрыл дверь. А что, генерал назначил вам прийти к нему?

— Нет, у меня к нему тоже личное дело.

— Выходит, не повезло, герр Вадлер, и вам и мне. Придется отложить наши личные дела до следующего раза.

При первом же знакомстве с делом Вероники Викторовны Рубцовой Румянцева поразило противоречие между биографией, жизнью этой женщины и тем обвинением, которое ей предъявлялось.

Вероника была дочерью старого путиловца Гордеева, погибшего при штурме Зимнего в ноябре семнадцатого года. Тогда ей было только восемнадцать, но она уже два года занималась революционной деятельностью. После смерти отца ушла на фронт. Отстаивала революционный Петроград. Дралась с бандами Корнилова, Врангеля. Потом осталась на подпольной работе в Приморске. Тогда она уже была женой комиссара Рубцова. Муж ее был захвачен белогвардейцами в Приморске. И она — эта мужественная женщина — вместе с товарищами, рискуя своей жизнью, вызволила его из страшных застенков морской контрразведки. Потом Вероника Рубцова и ее муж участвовали в установлении Советской власти в Приморске да так и остались здесь. Он был партийным работником, она — учительницей, преподавала немецкий язык в школе.

Нужно сказать, что у ее отца был друг — адвокат Глебов, который с 1905 года связал свою судьбу с большевиками, активно участвовал в революционной борьбе, дважды был арестован, сослан, дважды бежал. Вторую ссылку отбывал вместе с Гордеевым.