Василий Яковлев - Разведчики

В последнее время в городе стали все чаще появляться офицеры в форме СС. Нередко они проходили прямо к Розенбергу и подолгу задерживались у него. В такие часы ни одного из офицеров многочисленного штаба группировки Краузе дальше приемной не пускал.

К Приморску стягивались войска. Как сообщила Рубцова, секретный приказ ставки уже хранился в сейфе Розенберга. Для Румянцева настало самое решительное время. Близилось главное, ради чего он приехал сюда, ради чего рисковал и продолжают рисковать жизнью десятки людей.

В это утро Розенберг ушел из ресторана недовольным. Лизхен, всегда такая чистенькая, розовая, уютная Лизхен, заболела, и ему прислуживал сам директор ресторана. О господи! Видеть заплывшую жиром, какую-то всегда непроспавшуюся физиономию вместо свеженького личика, которое так приятно потрепать по пухлому подбородку!

Брезгливая мина не сходила с лица Розенберга. Он почти ничего не ел, швырнул на стол салфетку и, уходя, сердито бросил директору ресторана, что обедать он не придет, а ужин (обычно Розенберг ужинал в кабинете) пусть ему принесет кто угодно, если фрейлен Лизхен не сможет этого сделать, но только не сам директор.

Тот угодливо наклонил голову, а когда Розенберг вышел, заметался. Что же делать? Официанток в ресторане всего две. Но вторая — Мирка — только часов до двенадцати дня бывает относительно трезвой, а к вечеру напивается так, что непонятно, как только на ногах держится. Офицерам-то это нравится. А к Розенбергу разве такую пошлешь? Она там бог весть что может натворить. И удержать ее невозможно — хоть запри, хоть все вино попрячь, все равно напьется.

Послали к Лизе Веселовой. Та лежала вся обложенная компрессами и стонала. Нет, у нее очень сильный жар. Она прийти не сможет. Никак не сможет… Пусть уж господин Розенберг обойдется без нее два дня.

Когда директору ресторана передали ответ Лизы, он схватился за голову. Без ножа зарезала! Что же ему делать? Что делать?

Рубцова за обедом заметила удрученное состояние директора ресторана — он обычно всегда наблюдал сам, как обслуживают фрау, которая, говорят, имела немалое влияние на генерала. Особенно зорко следил он за выражением лица влиятельной дамы, когда ее, как в этот день, обслуживала Мирка.

Пообедав, Рубцова подозвала директора и, как всегда, любезно спросила его: кажется, он чем-то особенно огорчен сегодня, или ей показалось?

— О нет, многоуважаемая фрау, вы наблюдательны, у меня действительно неприятности.

— Какие же? Может, я могу помочь?

— Советом, только советом, многоуважаемая, — и директор поведал Рубцовой о своей беде.

— И только-то? — улыбнулась Рубцова, когда он окончил. — Но это не беда, а просто затруднение, к тому же очень легко разрешимое.

— Я жду совета, фрау…

— Ужин господину генералу отнесу я сама. Видите, как просто!

— Вы?!

— А чему вы так удивляетесь? Или считаете унизительным для меня желание сделать приятное человеку, мною уважаемому? Или считаете, что для господина генерала приятнее видеть в своем кабинете более молодую особу?

— О нет, фрау Рубцова, что вы, что вы, — замахал руками директор. Затем последовала целая серия тяжеловесных комплиментов.

Рубцова, поморщившись, прервала директора:

— Бросьте говорить чепуху. Значит, договорились? Сервировку доставьте ко мне заранее. Позаботьтесь, чтобы все было приготовлено согласно вкусу господина генерала и хорошенько разогрето.

— Не беспокойтесь, уважаемая фрау, все будет в полном порядке.

Директор ресторана был доволен — еще бы, так легко все уладилось. А Розенберг, тот был просто в восторге, когда вечером открылась дверь смежной с кабинетом комнаты — здесь стояла его походная кровать, стол, полка с книгами — и улыбающаяся Рубцова в белом изящном фартуке, с подносом в руках появилась на пороге.

— Что это значит, фрау Вероника? — воскликнул Розенберг.

— А то, что с сегодняшнего вечера я добровольно расширяю круг своих обязанностей. По нраву вам это?

— И вы еще спрашиваете? Вы умеете вносить уют и элегантность во все, чего касаются ваши руки. За все месяцы войны сегодня меня впервые овеяло теплом домашнего очага. Поистине, вы волшебница.

Разговор и дальше пошел в том же витиевато-сентиментальном духе. Вообще Розенберг всегда охотно беседовал с Рубцовой на неслужебные темы. Она была так широко образована, обладала таким тонким вкусом. С ней можно было говорить о малоизвестных произведениях Баха и Вагнера, разбирать готику Кельнского собора, смаковать великолепные детали пейзажей Фридриха. Она могла наизусть декламировать целые страницы из «Песни о нибелунгах», из Гёте, Шиллера, Гейне. Восхищаясь этими талантами, она разделяла убеждение Розенберга в том, что нация, давшая миру таких гигантов, поистине достойна царить безраздельно в этом мире.