Михаил Постол - Операция «Светлана»

Немцы и на этот раз не выдержали, отступили. Может, потому, что непривычен был бой в ночном лесу, при пожаре, когда нет четкого взаимодействия между частями, между группами, и надо уметь действовать в одиночку.

В какой-то момент Терлыч увидел слева от себя Тимку. Солдат бежал вперед и азартно строчил из автомата. «Что? Улетели?» — прокричал майор, хватая его за плечи. — «Улетели, товарищ командир!»

Алексей остановился, смахнул со лба пот. Поднял ракетницу, и зеленая россыпь звезд разорвалась над горящим в ночи лесом. Одна, и другая, и третья. «Отход! Отрываемся от фрицев! Но где Сашка? Где Весеньев?» Рядом Тимка вдруг крикнул и обломился подкошенным стеблем. Пуля попала прямо в сердце.

Весеньева Алексей нашел в пяти шагах, под кустом. Он полз. Хрипел, стонал, но полз, волоча перебитые ноги. «Ты что, Сашок? — Наклонился над ним, подхватил. — Ну-ка, давай!» — и поволок. Сашка сцепил зубы и молчал. Только дышал тяжело. Навстречу им спешила группа бойцов во главе с Гарагулей. Они перехватили товарища из рук командира, побежали. Алексей — за ними: «Вперед, ребятки, скорей! К батьке Апанасу!» — и упал. Федька оглянулся и не увидел командира. Вернулся. Майор лежал на пне свесившись, пальцами скреб землю. На мгновение поднял побелевшее лицо: «Все, Федя! Все, браток! Командуй…» И уронил голову.

Подбежали еще два бойца. Как сквозь дрему, Алексей слышал, что его несут. В тускнеющем сознании на секунду возникла хатка под камышовой крышей, вишня у хатки, и он на пороге, малец, в одних штопаных штанишках до колен, смотрит на восходящее солнце. А оно громадным огненным шаром закрыло весь мир, жжет немилосердно. Чьи-то синие глаза прорвались сквозь этот багровый занавес. И все померкло.

Не донесли мы Алексея Иваныча живым. Откуда она взялась, пуля та, что в последний момент скосила майора, теперь уже не узнаешь. Бойцы поговаривали, что он, меня когда волок, получил ее. С нею у сердца уже бежал. Все может быть.

Оторвались мы тогда от фрицев. С батькой Апанасом соединились. Он тоже раненый был, но на ногах держался. Меня несли. Срубили две жерди, привязали к ним плащ-палатку. И так я еще раз перешел границу.

Несли почти сутки и майора. Знали, что мертвый, а несли. Потому, что никто не хотел верить, что нет уже их командира. Потом, уже на белорусской земле, батька Апанас подошел к самодельным носилкам, поглядел в лицо Терлыча и негромко проговорил: «Ну, сынок, прости. Пора тебе». Свел колючие брови так, что они глаза закрыли, и жестко сказал: «Будем хоронить! Мертвому положено в земле лежать!»

Выкопали хлопцы яму под березкой, запеленали тело командира в плащ-палатку, опустили в могилу. У изголовья автомат его положили.

— Товарищ маршал!..

— Лежи, лежи, капитан. Теперь ты капитан Весеньев! И орден получишь! Не тянись, не нужно этого. Значит, операция «Светлана», признаюсь, я ее именем внучки назвал. И помнил о ней, как о внучке. Словом, операция завершена успешно. А майора потеряли. Геройский парень был! Помолчи. Вас сколько было у майора? Тридцать шесть? Вернулись шесть. А спасли детишек две сотни?

— Почти, товарищ маршал. Но так хотя бы и пяток мальцов мы вызволили.

— Правильно, капитан! Дети! Не могли мы, зная, что с ними фашистское зверье вытворяет, не попытаться спасти.

— Товарищ маршал, разрешите вопрос. А что, есть которые сомневаются, нужна ли была операция?

— Как тебе сказать, капитан. Пока нет. Но я старик. А старики любят за десятилетия нос совать. Может, когда и придет время, начнут балансы подводить, стоило — не стоило, оправдано — не оправдано.

— Это будут… скоты!

— Ты думаешь? А если на таком будет высокое ученое звание? Или чин знатный? Согласится он с таким «титулом»? Будут, капитан, будут! Считать, подсчитывать! Судить-рядить! Планировать наши с тобою операции и бои! Критиковать нас с тобою с высоты своих званий и десятилетий. Скажут, надо было так, а не этак, следовало то, а не то.

— Но уважать то, что мы уже сделали в эту войну и что еще сделаем, должны же! Значит, и понимать должны!

— Наоборот, капитан: сначала понимать — а потом уважать. Если захотят понять. Знаешь, у Руставели: каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны? Сколько их еще появится у нас кабинетных «полководцев», «гениев военного искусства»! Будут сидеть в мягких креслах, в теплых кабинетах и разглагольствовать с апломбом. Ну ладно. Извини меня, капитан. Что-то я разворчался.