Михаил Постол - Операция «Светлана»

Трое из «воспитателей» по рекомендации чеха Зденека были приняты в эту любопытную команду и активно участвовали в ее странных занятиях.

Потом четверо остались в бараках (на всякий случай) а остальных Гартнер повел в «больницу». Глазного врача, изувера Локера, который собственноручно выполнял «операции» по выкачиванию крови из детей, повесили на люстре в «операционной». Мертвецки пьяных фельдшера и двух медсестер связали и заперли в кладовой.

Потом Гартнер вместе с ефрейтором Таубе и рядовым Братковским пошли к воротам, сменили охрану. Таубе шепнул сменившимся, что в третьем блоке парни весело проводят время, и охотно пошел провожать их: авось еще удастся хлебнуть. В узком и темном коридорчике блока жаждущих приобщиться к веселью бесшумно пристукнули.

Таубе вернулся к воротам, и они с Гартнером полезли на пулеметные вышки — один на правую, другой на левую. Пароль позволил им подойти вплотную к скучающим пулеметчикам. Через минуту с вышек сверкнуло в тихую ночную тьму по три огонька. Братковский широко раскрыл ворота — и неясные тени проскользнули одна за другой на территорию лагеря. Группа в пять человек окружила дом коменданта. Остальных Гартнер, Таубе и Братковский повели по постам охраны. Погасли прожектора. Посты убирали тихо, без выстрелов. Только в одном месте пришлось стрелять вдогонку фрицу, который попытался улизнуть за забор лагеря. Но одиночный выстрел, похоже, никого не встревожил.

Заранее подобранный ключ легко открыл двери комендантского дома. Трое вошли в дом, двое остались снаружи. Первой услышала неясный шорох в доме Ильза. «Ты что, не закрыл двери?» — недовольно прошептала, отталкивая Рауха, который был под большим градусом. И зажмурилась от резко ударившего в глаза света фонарика.

Кто-то тут же схватил все еще ничего не понимающего Рауха, заломил ему руки. «Товарищ майор, он же голый», — проговорил со смешком. — Свяжите его».

Ильза лихорадочно шарила под подушкой. Там, в Лицманштадте, она никогда не забывала про пистолет. Тут увлеклась… Хотя, какой уж пистолет. И этот боров, размазня… Майн готт! Хотя бы не узнали! Хотя бы у Рауха хватило мужского достоинства. О, мой Бог! О чем я? Когда у наших эсэсовских жеребцов было мужское достоинство? Боже! Что делать?

А тот, с фонариком, уловил ее движение: «Ага, мадам, по-всему, из опытных специалистов!.. Гарагуля, обыщите ее одежду!» Ильза похолодела: «Одежда!» — «Товарищ майор, так вона ж эсэсовка!» В освещенной широкой руке Ильза увидела свое удостоверение, а потом и другие бумаги. «Ну и птичку мы зацапали, хлопцы! Ильза Кнопф! Шарфюрер из Лодзи! Лагерь для польских детей!»

«Это есть стерва! — хрипло, по-русски проговорил уже совсем пришедший в себя Раух. — Ее нам всегда б пример ставили! В том лагере они уничтожили, герр майор, вы найдете в бумагах, вон б том сейфе, одиннадцать тысяч польских детей! Эта женщина, эта стерва! Я только исполнял приказы!» — «Швайн! Дерьмо!» — Ильза плюнула в перетрусившего любовника.

«Вы стоите друг друга, Раух. Бумаги мы, конечно, возьмем. Бумаги лагеря пригодятся, когда мы будем судить ваших главарей. Вас, Кнопф, следовало бы расстрелять! Но вы совершили преступление перед польским народом. И мы передадим вас польским партизанам. Они будут судить! А вас, Раух», — вспыхнули все три фонарика. — «Найн! Нет! Не надо!» — «Именем замученных вами детей России, Украины, Белоруссии, по праву, данному мне Родиной и человечеством, приговариваю вас за все ваши злодеяния, за убийства детей к смертной казни!»

Грохнул выстрел… «Гарагуля! Женщину и вот эти документы передайте Братковскому».

А в бараках метались Галина, девчонки-медики, женщины из отряда батьки Ананаса, партизаны. «Хлопчики, родненькие вы наши! Девчоночки! Мы свои! Понимаете? Свои! Просыпайтесь! Одевайтесь!» — «Ребятня! Подъем! Поедем к мамам!»

Вначале тихо, поодиночке, то в том, то в другом углу барака раздались робкие всхлипывания. Кто-то чуть слышно прошептал: «Мама!» Неосторожно произнесенное слово взорвало затхлую темноту барака. Дети закричали, заплакали, протягивая тощие, как спички, ручонки. Женщины захлебывались слезами. Мужчины открыто вытирали повлажневшие глаза: «Господи! Да как же так можно!» Отвыкшие от ласковых слов, от материнской теплоты и нежности дети обезумели. Каждый хотел, чтоб его взяли на руки, обняли, прижали к груди. «Ребята! Кто постарше? Помогите с малышами!» Господи! Да они все тут малыши!

На плацу тихо рокотали моторы трех грузовиков.