Михаил Постол - Операция «Светлана»

Фон Кугель хорошо понимал Джона — Зоннера. Он отдавал себе отчет о его подлинных целях. Ценности Беловежского музея нужны Зоннеру не для того, чтобы доставить их в подвалы Управления имперской безопасности и подарить рейху. До рейха они не дойдут.

А ведь как хорошо было задумано тогда в Вене. Узнав от спившегося Шильде о здешних художественных шедеврах, фон Кугель просто изнывал от жажды стать обладателем неисчислимых богатств. Он понимал, что Сталинград решил участь рейха. Каждый умный человек в последние дни думает о том, как не прозевать час и по возможности без урона суметь выскочить из бойни, в которую его затянули большие и малые гитлеры. И не только без урона, а с солидным запасом, которого с избытком хватило бы до конца жизни.

Ценности Беловежского музея давали барону эту возможность. Потому он сам напросился на перевод из веселой и безмятежной Вены в это глухое и опасное место, куда уже нацеливались войска воистину железной России. Фон Кугель продумал в мельчайших деталях весь план «эвакуации» и своего дальнейшего исчезновения из рейха. Как вдруг принесло этого… Уже первый его намек на богатства здешнего музея насторожил барона. Но он не думал, что этот пройдоха обернется так быстро. Что-то нужно было делать. А пока… «Что от меня требуется, бригаденфюрер?» — «Мы сейчас в моем «оппеле» поедем в музей. Оберштурмбанфюрер поедет с нами. И еще, штандартенфюрер, — Зоннер язвительно улыбнулся, его забавляло чинопочитание фон Кугеля. — Дня через два мне понадобятся мои «мальчики».

Немец поднял на него глаза. Молнией мелькнула мысль: так вот для чего тебе нужны эти пятеро. Но ты их не получишь! Не получишь!

Тяжелый «майбах» неторопливо катил по шоссе из Белостока. Ровный говор мощного двигателя будил тишину окрестных лесов. Заходящее солнце било прямо в глаза низкорослому, костлявому шоферу, и он щурился, вытягивал шею под самый верх кабины. Тучный ефрейтор, что сидел рядом, пригнулся, вглядываясь в приближающийся перекресток: «Эсэс?» — уронил он спокойным голосом. Там, на повороте, маячили трое в черной форме. На обочине стоял мотоцикл с коляской. Шофер кивнул головой: «Ищут кого-то. Наверное, партизан». Нажал на тормоз.

Дальше ни тот, ни другой ничего не успели сообразить. Сильные руки вырвали их из кабины, швырнули на обочину. Глухо прозвучали два выстрела, зашуршали кусты. Снова взвыл двигатель «майбаха», фыркнул и застрекотал мотоцикл. Ровное гудение огласило чуть взбудораженный вечерний лес, поплыло за поворот. Всполошенно крикнула сойка…

Через час в дальние ворота парка графа Скавронского въехала тяжелая машина. Водитель загнал ее в самую глубь запущенного парка. Там уже стояла такая же машина. «Все в порядке, Вилли?» — спросил кто-то оттуда, невидимый в густых сумерках. «Яволь. Нужно спешить на службу. Садись в коляску, Отто».

Комендант лагеря Э-137 зондерфюрер Раух семью свою отправил в Баварию, к старикам-родителям сразу же, как только пришло известие, что германская армия, «сокращая линию фронта», оставила Смоленск. Впрочем, скучать ему было некогда. Работы хватало.

А сегодня к тому же он принимал гостью. Из Лицманштадте, у поляков это Лодзь, прибыла для «обмена опытом», как сказано в распоряжении, Ильза Кнопф, комендант Поленюгендферварлагер — пересыльного лагеря для польской молодежи. Даже в далеко не щепетильных эсэсовских кругах Ильза была известна под не совсем благопристойным прозвищем Стерва. В нем вместилась и злобность шарфюрера Кнопф в обращении с малолетними узниками лагеря (по отчетам, данные которых имперское управление трудовых лагерей не забывало доводить до нерадивых подчиненных, чтоб исправлялись, в Лицманштадском лагере уже было уничтожено до одиннадцати тысяч «врагов фюрера и рейха»), и остервенелость Ильзы в личных делах…

Уже в десять вечера в квартире коменданта погасли огни. Заместитель коменданта шарфюрер Шраубе сдавал последние позиции в неравной борьбе с вместительной бутылью польской водки, подаренной новеньким охранником, унтером Вилли Гартнером. Услужливый парень, между прочим. Это он уже третий раз. Надо будет почаще давать ему увольнения. Делать в лагере все равно… Шраубе бессильно опустил голову прямо в тарелку с розовыми ломтями сала, тоже подарком услужливого унтера, не успев закончить мудрую мысль.

А тем временем унтер Гартнер и еще четверо ходили по баракам, где ютились дети, а в отдельных комнатах проживали «воспитатели». После их визитов в этих комнатах оставались оглушенные и опутанные по рукам и ногам, с кляпами во рту обитатели, ревностные служители великой Германии, истязатели маленьких мучеников.