Уилбур Смит - Горящий берег

— На помощь никого послать не могу. Так ему и скажите.

Он принялся укладывать внутренности в брюшную полость, и солдат задергался и закричал.

— Дайте медикаменты, я отвезу их, — настаивала Сантэн. Врач посмотрел на нее и еле заметно улыбнулся.

— Экая упрямица, — проворчал он. — Хорошо, скажите там. — Он скальпелем показал через забитую людьми комнату. — Скажите, что вы от меня, и удачи, барышня.

— Вам тоже, доктор.

— Бог видит, удача нам всем нужна, — согласился врач и снова склонился к раненому.

Сантэн так же быстро примчалась на Нюаже обратно и отпустила коня в конюшню. Войдя во двор, она увидела еще три машины: шоферы выгружали раненых и умерших. С тяжелой сумкой на плече она прошла мимо них в дом и удивленно остановилась у входа в зал.

Все тюфяки были заняты, и раненые лежали на голом полу или сидели у стен.

Бобби Кларк зажег все свечи в серебряных люстрах над массивным обеденным столом и при этом свете оперировал.

Он поднял голову и увидел Сантэн.

— Принесли хлороформ? — спросил он через зал.

Она не сразу смогла ответить, нерешительно стоя на пороге: воздух в зале был уже очень тяжелый, спертый. Липкий запах крови смешивался с запахом гноя и мокрой грязной одежды; в этой грязи траншей месяцами лежали и разлагались мертвые; и еще от людей остро несло страхом и болью.

— Принесли? — требовательно спросил Кларк, и она заставила себя пойти вперед.

— Послать вам на помощь никого не могут. Вам придется работать одному.

— Станьте сбоку от меня, — приказал он. — Теперь держите это.

Сантэн вдруг окунулась в мешанину ужаса, крови и тяжелой работы. Это лишало ее и физических, и душевных сил.

Отдыхать было некогда — времени хватало только на то, чтобы наскоро выпить кофе с бутербродами, которые приносила из кухни Анна; а когда Сантэн казалось, что она уже все видела и испытала и ничто не может ее потрясти, являлось что-нибудь еще более ужасное.

Она стояла рядом с Бобби Кларком. Он рассек мышцы бедра и стал перевязывать каждый обнажающийся кровеносный сосуд. Когда открылась белая бедренная кость и врач взял блестящую пилу, Сантэн показалось, что от звука этой пилы она непременно упадет в обморок: как будто плотник пилил твердую древесину.

— Держите! — приказал Бобби, и ей пришлось заставить себя коснуться отрезанной конечности. Когда та дернулась у нее под пальцами, Сантэн вскрикнула и убрала руку.

— Живо! — рявкнул Бобби, и Сантэн взяла ногу: та оказалась теплой и удивительно тяжелой.

«Теперь нет ничего такого, что я не решилась бы сделать», — поняла она, унося ногу.

Наконец она утомилась настолько, что даже Бобби понял — она не стоит на ногах.

— Идите, прилягте где-нибудь, — приказал он, но Сантэн села возле рядового, лежавшего на матрасе. Она держала его за руку, а он называл ее мамой и бессвязно говорил о каком-то давнем дне на берегу моря.

Она беспомощно сидела рядом с ним и слушала, как меняется его дыхание; он крепче стискивал ее руку, чувствуя приближение тьмы. Кожа его была липкой и влажной от пота, глаза широко раскрылись, он крикнул: «Мама, помоги!» и затих. Сантэн хотелось заплакать, но слез не было. Она закрыла ему глаза, как это делал Бобби Кларк, встала и перешла к соседнему раненому.

Это был сержант, плотный, крепкий, почти ровесник ее отца, с широким крестьянским лицом, заросшим короткой щетиной. Из раны в груди при каждом вдохе выдувались розовые пузыри. Ей пришлось чуть ли не прижаться ухом к его губам, чтобы услышать его просьбу. Она быстро осмотрелась и увидела на буфете серебряную супницу времен Людовика XVI. Она принесла супницу, расстегнула сержанту брюки и держала посудину, а он шептал: «Простите меня, простите, такая молодая барышня. Срамота, ох срамота».

Так продолжалось всю ночь. Сантэн пошла поискать новые свечи вместо догоревших в люстрах и только добралась до кухни, когда ее внезапно затошнило. Она с трудом добралась до нужника прислуги и наклонилась над зловонным ведром. Потом, бледная и дрожащая, умылась над кухонной раковиной. Анна ждала ее.

— Так нельзя, хватит, — напустилась она на Сантэн. — Только посмотри на себя! Ты себя угробишь. — Она едва не добавила «дитя», но вовремя спохватилась. — Тебе нужно отдохнуть. Поешь супа и посиди со мной.

— Это никогда не кончится, Анна. Их все больше и больше.

К этому времени в зале не осталось свободного места, раненые лежали на лестничных площадках, в коридорах, и санитарам, несущим носилки с мертвецами, приходилось перешагивать через них. Мертвых — каждый был завернут в серое одеяло — укладывали на булыжники за конюшней и с каждым часом этот ряд становился длиннее.