Уилбур Смит - Горящий берег

Смешанные стада красавиц-зебр и неуклюжих голубых антилоп-гну с растрепанными гривами и худыми ногами бродили по широким котловинам и некогда поросшим травой полянам, которые ветер превратил в знойные пустоши. Он сдувал с поверхности котловин мельчайшую пыль, столбами поднимая ее в небо. В воздухе словно повисал туман, отчего солнце превращалось в тусклый оранжевый шар, а горизонт надвигался сразу со всех сторон.

Пыль забивалась в ноздри и скрипела на зубах, скапливалась в уголках глаз и высушила кожу до такой степени, что Х’ани и Сантэн пришлось жарить и толочь ядрышки из косточек дикой сливы, дабы извлечь каплю масла и смазать себе кожу и ступни.

Тем не менее с каждым минувшим днем оба старика становились как будто сильнее, бодрее и активнее. Казалось, изматывающий ветер угнетает их все меньше. В походке появилась даже некая резвость, и они оживленно болтали на бегу, пока Сантэн тащилась далеко позади, почти так, как в первое время после их встречи.

На пятый вечер после того, как они пересекли гряду, Сантэн с трудом доплелась до лагеря, который бушмены уже разбили на краю очередной котловины. Сантэн легла на голую землю: было жарко, и она слишком устала, чтобы нарвать травы для постели.

Когда Х’ани принесла еду, Сантэн капризно ее оттолкнула.

— Не хочу есть. Ничего не хочу. Ненавижу эту землю! Ненавижу жару и пыль!

— Скоро, очень скоро мы доберемся до Места Всей Жизни, и там родится твой ребенок.

Но Сантэн откатилась от нее.

— Оставь меня, просто оставь меня в покое.

Проснулась она под возгласы стариков, чувствуя себя толстой, грязной и не отдохнувшей, хотя проспала допоздна и солнце на дальней стороне котловины уже коснулось вершин деревьев. Сантэн сразу поняла, что ночью ветер улегся и почти вся пыль осела на землю. Ее остатки не могли скрыть калейдоскоп ярких красок, преобразивших все вокруг.

— Нэм Дитя, ты видишь! — крикнула ей Х’ани и в волнении зацвиркала, как сверчок на Рождество.

Сантэн медленно выпрямилась и увидела картину, которую накануне вечером скрывали облака пыли.

По другую сторону котловины среди пустыни внезапно, точно спина кита в океане, круто вздымалась к небу высоченная гора с ровной, словно обточенной по бокам, симметричной вершиной. Поблескивая в свете зари всеми оттенками красного и золотистого, она странным образом походила на обезглавленное чудовище. Некоторые участки горной вершины были лысыми, сплошь гладкий красный камень и утесы, в других местах склоны густо заросли лесом; деревья там были гораздо выше и крепче, чем те, что росли на равнине. Вся гора была залита неясным красноватым светом и окутана тем волшебным покоем, что нисходит на африканскую пустыню в недолгие часы рассвета.

Глядя на эту гору, Сантэн почувствовала, как все ее печали, все загадки отступают на второй план.

— Место Всей Жизни! — От волнения Х’ани говорила шепотом. — Мы шли так долго ради того, чтобы в последний раз увидеть это место.

О’ва молчал, но в знак согласия кивнул.

— Здесь мы, наконец, заключим мир со всеми духами нашего народа.

Сантэн ощутила то же глубокое, набожное благоговение, которое почувствовала, когда, держась за руку отца, впервые вошла в собор в Аррасе и увидела витражи в глубоких нишах его центральной части. Она поняла, что стоит на границе святилища, медленно опустилась на колени и ухватилась за выпирающий живот.

Гора оказалась не так близко, как мнилось в красном сиянии рассвета. Они шли к ней, а она не приближалась и словно отступала все дальше. Освещение изменилось, и изменился облик горы. Она стала далекой и суровой, каменные утесы блестели на солнце, как крокодилья чешуя.

Идя во главе цепочки, О’ва пел:

Гора снова изменилась, затрепетала, задрожала в нарастающем зное. Она больше не была массивным камнем, она рябила, как вода, и колебалась, как дым.

пел О’ва. Солнце миновало зенит, воздух стал более прохладным, Гора Всей Жизни снова опустилась на землю и теперь вздымалась высоко над ними.

Они достигли склонов, покрытых осыпями, свободными камнями и осколками, и остановились, глядя на вершину. Скалы пестрели пронзительно-желтыми и ядовито-зелеными пятнами мхов и лишайников, крошечные горные барсучки-даманы измазали камни своими испражнениями, что выглядело словно слезы, стекающие по щекам слона.