Уилбур Смит - Птица не упадет

В выходные он брал старый велосипед и уезжал за много миль в открытый вельд, по пыльным тропам у подножия холмов, заросших царственными канделябрами гигантских алоэ; цветы их яркими алыми пятнами вырисовывались на голубом высоком небе. Марк искал одиночества, глуши, безлюдья, но повсюду натыкался на преграды: колючая проволока окружает частные владения, травянистые степи распаханы, по красной земле, с которой снят урожай, среди сухих стеблей кукурузы пляшут песчаные вихри.

Огромные стада диких животных, некогда наводнявшие эти равнины, насколько хватал глаз, давно исчезли, и теперь тут паслись только низкорослые коровы и быки, пестрые и тощие; за стадами присматривали почти голые черные мальчишки, которые останавливались, когда Марк проезжал мимо, и серьезно здоровались с ним; эта серьезность сменялась радостью, когда ответ звучал на их родном языке.

Иногда он спугивал одинокую серую газель-прыгуна, и она убегала, подпрыгивая в сухой траве, над которой торчали только ее рога и уши, или замечал южно-африканскую антилопу, бегущую вдалеке по равнине, — из тех редких счастливиц, которым удалось уберечься от мощных ружей.

Радость от их появления сохранялась долго, согревая Марка на темном, холодном пути домой.

Ему нужны были эти моменты одиночества и тишины, чтобы окончательно залечить раны — не только на спине, но и глубокие душевные раны, нанесенные слишком ранним знакомством с войной и ее ужасами.

Тишина нужна была ему и для того, чтобы обдумать стремительный поток событий, заполнявших его вечера и ночи по контрасту с однообразием и скукой рабочих дней.

Марк заразился фанатичной энергией Фергюса Макдональда и Хелен. Фергюс — его товарищ, который делил с ним то, чего большинство вовсе не знает: участие в страшных кровопролитных боях. Он гораздо старше Марка, и восполнил глубокую потребность Марка в отце. Легко было поэтому отбросить сомнения, отказаться от критического восприятия, легко было не думать — просто следовать туда, куда ведет неутомимый Фергюс.

Встречи с людьми вроде Фергюса, с людьми, знающими цель жизни, необычайно будоражили. Тайные сходки в закрытых помещениях с вооруженными охранниками у дверей, атмосфера, насыщенная предвкушением запретного. Сигаретный дым поднимался к потолку, заполняя комнату густой синей дымкой, словно фимиам, воскуряемый при отправлении неведомого мистического обряда; лица, блестящие от пота, фанатичные, когда люди слушали выступающих.

Говорил Гарри Фишер, председатель партии: высокий, с заметным животом, сильными плечами рабочего, с волосатыми руками, со встрепанными жесткими черными волосами с проседью и темными горящими глазами.

— Мы партия, преторианская гвардия пролетариата, и нас не связывают законы и этические соображения буржуазной эры. Партия сама по себе есть новый закон, естественный закон существования.

После выступления он пожал Марку руку, а Фергюс стоял рядом, точно гордый отец. Рукопожатие Фишера было таким же свирепым, как его взгляд.

— Ты солдат, — кивнул он. — Ты нам понадобишься, товарищ. Нас ждет кровавая работа.

Мысли об этом человеке еще долго тревожили Марка, даже когда они ехали домой в переполненном трамвае, втроем на двухместном сиденье, и бедро Хелен плотно прижималось к его ноге.

Обращаясь к нему, она наклонялась, ее губы почти касались его щеки, дыхание пахло сигаретами и лакрицей, к этому примешивался запах дешевых духов и мускусная теплота женского тела.

Были и другие встречи по вечерам в пятницу — большие шумные собрания. Сотни белых шахтеров набиваются в зал Фордсбургского дома профсоюзов, большинство уже хлебнули дешевого алкоголя, все говорят громко, нечленораздельно и ищут столкновений. Выступающие раззадоривают толпу, и она ревет; иногда кое-кто из слушателей поднимается на стул и стоит, покачиваясь, выкрикивая бессмысленные лозунги, пока смеющиеся товарищи не стянут его.

Одним из самых популярных ораторов на таких собраниях был Фергюс Макдональд. Он умел десятками приемов взбудоражить аудиторию, он добирался до самых глубинных, тайных страхов слушателей и вытаскивал их наружу, так что слушатели вопили в страхе и восторге.

— Знаете, что задумали хозяева, что они собираются делать? Первым делом они разделят работу каждого из нас на отдельные операции.

Громовой ужасный рев, от которого дрожат стекла в рамах. Фергюс стоит на сцене, отбросив со лба редкие светлые волосы, и улыбается; дожидается, пока гул затихнет.