Венсан Равалек - Ностальгия по черной магии

Ей было страшно, мне, к несчастью, тоже, ничего тут не поделаешь.

Так продолжалось и в последующие дни, выхода не предвиделось, пришла весна, а дождь все лил, многие не выдерживали, выживать становилось все труднее, я целыми днями мотался по странному болоту, в которое превратился Париж, в надежде добыть для подружки хоть немного еды, она должна была вот-вот родить.

Несмотря ни на что, я продолжал писать картину за картиной – уходящий под воду, охваченный безумием город.

По части таинственных явлений наблюдалось затишье, на данный момент нас окружала лишь сырость, нищета и голод, единственный раз мне встретилось что-то не совсем обычное, большой олень в Бютт-Шомон, [7] Парк в северо-восточной части Парижа. с рогами в форме креста, похоже золотыми, он излучал ослепительное, почти невыносимое сияние, словно вобрал в себя весь солнечный свет, тогда как мы месяцами не видели ничего, кроме серых облаков и ночного мрака, память о солнце и лете превратилась в жестокий мираж, одно упоминание о них переполняло меня горечью и болью. Я по-прежнему виделся с Жоэлем, в основном в связи с нашими общими делами, но и ради развлечения тоже, меня угнетало отсутствие музыки, а в «Яве» играли нон-стоп, там круглые сутки была фиеста, море алкоголя и наркотиков, да и то сказать, все припасы со складов, раскуроченных водолазами, рано или поздно оседали здесь, на улице Фобур-дю-Тампль, их скупали тузы, а потребляли мы, клиенты, поджидая запоздалую зарю, со временем я стал завсегдатаем заведения.

Конечно, это как-то подбадривало, приятно сознавать, что все, чем мы жили прежде, – жажда удовольствий, беззаботность, ненасытное, легкомысленное отношение к бытию – еще сохранялось в свете прожекторов и разноцветных неоновых ламп дискотеки, среди нуги из Монтелимара и засахаренных фруктов из Перигора, смотря что в последний раз выловили аквалангисты, среди гашишного дыма и привычной ругани жуликов, которым были по фигу слухи об Армагеддоне и зловещий треск, временами доносившийся из внешнего мира; да, это подбадривало, успокаивало, и в то же время все знали, что это лишь притворство и суета, последняя блажь перед погружением в бездну. Месье Альбер умер от передозировки, и теперь вместо него шел более традиционный номер со стриптизершами, что имело свои преимущества, после представления девушек разрешалось трахать, с метеорологом такое вряд ли бы прошло.

Несмотря ни на что, я все еще уделял много времени живописи, в свете всей этой трагедии самые заурядные подробности, казалось, повернулись своей величественной, непривычной стороной, у меня не было холста, и я стал использовать самые разные материалы – лакированные паркетины, натянутые тряпки, старые матрасы, на них я пытался передать, как прекрасен мир накануне рокового взрыва, великого потопа.

В первых числах апреля, когда Марианна вот-вот должна была родить, – она почти не вставала с кровати и не казала носу на улицу с самого нашего похода к Невинным, – вдруг пошел снег. Непрекращающийся дождь сначала превратился в нечто вроде вязкого гудрона, а потом, поскольку температура еще понизилась, в снег; до сих пор зимняя стужа обходила нас стороной, было сыро, но сравнительно тепло, и вдруг остатки города сковал мороз, желоба и сточные канавы замерзли; не прошло и недели, как три четверти стариков в нашем доме отдали богу душу, этот обманный маневр их подкосил; даже река и затопленные районы стали покрываться льдом, – я не упустил случая и мигом занял освободившиеся помещения; если дождливый пейзаж пробуждал какую-то поэтическую грусть, то снежная белизна превосходила самое смелое воображение.

Из квартиры одного из умерших соседей открывался великолепный вид на непорочно-белые просторы и крыши, и я перенес туда свою мастерскую.

– Снег, – голосили редкие прохожие, рискнувшие выйти из дому, – Боже, спаси нас и сохрани, отврати от нас твой гнев!

Работа водолазов застопорилась, морозы стояли не хуже, чем на Северном полюсе, есть больше было нечего, грабить нечего, запасов не осталось, электричества не было, топлива тоже. Деревья в Бютт-Шомон срубили и сожгли для обогрева, дрова были зеленые и сырые, они только дымили. У нас в квартире, конечно, тоже было холодно и голодно, но в общем чуть меньше, чем у прочих парижан, – за время наших странствий с Жоэлем и людьми из «Явы» я накопил довольно весомый припас и мог переждать, у меня были заначены газовые баллоны, множество консервов и все необходимые медикаменты на случай, если начнутся роды. Думай о младенце Иисусе, сказал я Марианне, ему приходилось хуже, у него была только охапка соломы да пара животных, а кем он потом стал? Она даже не улыбнулась, иногда наши отношения становились несколько натянутыми.