Клайв Касслер - Айсберг

Рондхейм бил по беззащитному изуродованному телу, пока его ги не пропитался потом и спереди весь не покрылся кровью.

В мучительные мгновения между светом и тьмой Питт обнаружил, что не испытывает никаких эмоций, даже боль куда-то ушла, сменившись тупой пульсацией. Хвала Богу за бренди, думал он. Если бы не отупляющее действие алкоголя, ему не выдержать бы избиения без того, чтобы не попытаться ответить. Его физические ресурсы почти иссякли, сознание выходило из-под контроля, он терял контакт с реальностью и, что самое ужасное, — ничего не мог с этим сделать.

Рондхейм нанес особенно злобный и тщательно нацеленный пинок в живот. Свет в глазах Питта в шестой раз погас, охранники разжали руки и позволили бесчувственному телу упасть на мат; выражение садистского наслаждения постепенно сошло с лица Рондхейма. Он взглянул на окровавленные, разбухшие костяшки своих пальцев; его грудь тяжело вздымалась от усилий. Опустившись на колени, он схватил Питта за волосы, повернул его голову так, чтобы обнажить горло, и поднял правую руку ладонью вперед, готовясь нанести смертельный удар — этот удар резко запрокинул бы голову Питта, сломав ему шею.

— Нет!

Не опуская руку, Рондхейм медленно повернулся. В дверях стояла Кирсти Файри, на лице ее был ужас.

— Нет, — повторила она, — пожалуйста. Не нужно.

Рондхейм по-прежнему не опускал руку.

— Что он для тебя значит?

— Ничего, но он человек и заслуживает лучшего. Ты жесток и безжалостен, Оскар. Это мужские качества. Но их нужно сочетать с мужеством. Избивать беззащитного, полумертвого человека — все равно что пытать беспомощного ребенка. В этом нет мужества. Ты меня разочаровываешь.

Рондхейм медленно опустил руку. Встал, устало покачиваясь, подошел к Кирсти, содрал с ее плеч платье и сильно ударил ее по груди.

— Шлюха! — выдохнул он. — Я предупредил: не лезь. У тебя нет права критиковать — ни меня, ни кого бы то ни было. Сиди на своей красивой заднице, смотри, как я делаю грязную работу, и не встревай.

Она подняла руку, собираясь ударить; ее прекрасное лицо перекосилось от ненависти и гнева. Он перехватил ее руку и сжал запястье так, что она вскрикнула.

— Основное отличие мужчины от женщины, моя голубка, это физическая сила. — Он рассмеялся ее беспомощности. — Кажется, ты забыла об этом.

Рондхейм грубо толкнул Кирсти к двери и повернулся к охранникам.

— Бросьте этого ублюдка к остальным, — приказал он. — Если ему повезет и он еще раз откроет глаза, будет знать, что умирает среди друзей.

Где-то в черной пропасти бесчувствия забрезжил свет. Неяркий, туманный — так лампочка работает от садящейся батарейки. Питт устремился к нему. Раз и другой предпринимал он попытки дотянуться до желтого света, понимая, что это окно в сознании, ведущее во внешний мир. Но всякий раз, когда ему казалось, что он дотянулся, свет отодвигался, и Питт снова соскальзывал в пустоту. Мертвый, неотчетливо думал он. Я мертв.

Но потом он почувствовал присутствие другой силы, чего-то, чего здесь не должно было быть. Оно приближалось сквозь пустоту и с каждым мгновением становилось сильнее. Потом Питт схватился за него и сразу понял, что еще жив. Это была боль, великолепная, мучительная боль. Она охватила его одной сокрушительной, мучительной волной, и он застонал.

— Слава тебе, господи! Спасибо, что вернул его!

Голос доносился словно издалека. Питт переключил сознание на вторую скорость и снова услышал:

— Дирк! Это Тиди!

Секундное молчание. За эту секунду Питт увидел разгорающийся свет, ощутил пронзительно чистый свежий воздух, почувствовал, что его голова лежит на мягкой руке. Перед глазами все расплывалось, он смутно различал склонившуюся над ним фигуру. Хотел заговорить, но смог только застонать, издать несколько нечленораздельных звуков и посмотреть на туманный силуэт.

— Похоже, наш майор Питт возрождается.

Питт едва различил эти слова. Говорила не Тиди, в этом он был уверен: голос более низкий, мужской.

— Основательно над ним поработали, — продолжал этот неопределимый голос. — Ему было бы лучше умереть, не приходя в сознание. Судя по обстановке, никто из нас не доживет…

— Он выживет. — Это снова Тиди. — Он просто должен выжить. Дирк — наша единственная надежда.

— Надежда… Надежда? — прошептал Питт. — Однажды у меня было свидание с девушкой, которую так звали.

В боку словно устроился кусок раскаленного железа, но, как ни странно, лицо ничего не чувствовало, истерзанная плоть онемела. Потом он понял, почему видит только смутные тени. Зрение, по крайней мере тридцать процентов его, вернулось: Тиди сняла с лица Питта тонкую влажную ткань — обрывок ее нейлонового чулка. Избитое опухшее лицо ничего не чувствовало, потому что Тиди постоянно смачивала ушибы ледяной водой из соседней грязной лужи, стараясь уменьшить воспаление.