Николай Анов - Гибель Светлейшего

Олег увидел: в переднем углу на подстилке спокойно спала свинья, удивительно розовая и чистая. Услышав шум, она вскочила, приветливо хрюкнула и подняла морду на вошедших.

— Имею полное право! — закричал Капустин. — Мое дело, не хочу водиться с кроликами. Выращиваю поросенка, и никого это не касается.

— А чем кормите? Вы работник детской столовой.

— Свой паек ей отдаю. Не имеете права! Нет доказательств!

— Сегодня в восемь утра свинью сдать в столовую. По акту. Сейчас его составим. Подписку от вас возьмем.

Грошев достал из портфеля бумагу. А Феня погладила свинью и воскликнула с восхищением:

— До чего же она розовенькая и аккуратная. Прямо картинка! Ничего не скажешь, воспитал… Не иначе, как мыл ее каждый день. У меня Яшка в сто раз грязней…

Капустину дали подписать акт. Рука его дрожала, крупные слезы капали на бумагу.

— Не могу! — визгливо закричал он и отбросил перо. — Полгода растил. Как за ребенком ухаживал. Не могу!

— Тогда придется вашего «ребенка» оставить под сохранную записку соседей, а вам пойти со мной.

Капустин торопливо подписался под актом. Свинья ласково терлась о ноги его жены и дергала ее за юбку.

— Ненаглядная ты моя! — зарыдала женщина. — Любимица!

— Ну, все, товарищи, — объявил Грошев. — Можете идти…

Олег вернулся на балкон Клюкиных. Никто его больше не тревожил, и он проснулся очень поздно. Феня возилась на кухне, жарила картошку на стеариновой свечке. Иван Семенович лежал на кровати, вытянув желтые высохшие руки поверх одеяла. Увидев Олега, он ласково улыбнулся ему.

— Спасибо тебе, парень! Намучился вчера со мной. Я раньше шесть пудов весил… Сейчас, конечно, не то, но все же тяжелый. — Он помолчал немного. — А Капустина взяли к ногтю. Свинью откормил на четыре с лишним пуда! Детишки с голоду, как мухи, мрут, а он, вишь, ветчины захотел. Такому контре пузо дороже. Если б Юденич победил, этот спекулянт нас, коммунистов, сам вешать стал бы. Это без всяких сомнениев.

Иван Семенович опустил веки. Олег сидел на табуретке возле него и думал, как бы уйти. Но только он приподнялся, инвалид открыл глаза.

— Вчера в «Красной газете» стишок был напечатан очень хороший. Люблю я стишки. Вот Демьян Бедный или Василий Князев пишут правильно. Покличь Яшку, он, кажись, дома…

Яшка, услышав свое имя, появился на пороге комнаты.

— Что надо, папаня?

— Где газета вчерашняя? Я тебе спрятать велел. Прочитай «Сын коммунара» вслух. Только звонко читай… Чтоб до сердца дошло.

— Да я тебе десять раз читал! Надоело!

— Я тебе дам «надоело»! Раз отец требует, читай! — раздался из кухни гневный голос Фени.

Яшка поначалу надулся, но газету разыскал и стихотворение Василия Князева прочитал с воодушевлением:

Иван Семенович лежал неподвижно с закрытыми глазами. Яшка перестал читать. Феня, неслышно вошедшая в комнату, молча подняла палец и приложила к губам. Олег тихо поднялся и на цыпочках вышел из комнаты.

На кухне Феня предложила:

— Я вам картошки жареной сейчас дам. Покушайте.

— Нет-нет! — торопливо отказался Олег. — Спасибо. До свидания!

Феня осторожно закрыла за ним дверь.

Оставшись один, Николай Николаевич с грустью посмотрел на две пустые тарелки и направился в соседнюю комнату. Здесь вдоль стен стояли впритык друг к другу дубовые шкафы. Потемкин вынул из кармана брюк связку ключей и открыл стеклянную дверцу самого крайнего. На широких, слегка покатых полках лежали разноцветные фигурные пряники различных размеров. Каждый из них был укреплен с трех сторон воткнутыми в древесину стальными булавками. И возле каждого белела наклеенная этикетка с объяснительной надписью.

Николай Николаевич охотничьим взглядом осмотрел все полки. Его внимание привлек темно-серый пряник — носорог. Прочитав под ним этикетку, Потемкин вытянул губы дудочкой и задумался. Нерешительность его продолжалась не больше минуты. Отогнув в сторону булавки, он вынул носорога и сунул в карман. Затем, закрыв шкаф на ключ, вернулся к себе в кабинет. Отыскав нож, он принялся скоблить фигурный пряник. Твердость его не уступала кирпичу.