Николай Анов - Гибель Светлейшего

Херсонский полицмейстер тут подал пальцами таинственные знаки Николаю Николаевичу, указывая не то на высокие шевровые сапоги Распутина, не то на персидский ковер под ногами. Потемкин не понял. Аудиенция окончилась.

…Через два дня всемогущего фаворита пристрелили и утопили в проруби. Но просьба о возвращении титула, написанная рукой убиенного, все же дошла до престола. И царица Александра Федоровна, имевшая ученую степень доктора философии, в этой последней просьбе «святого великомученика» увидела сокровенный смысл. Через несколько дней на всеподданнейшем докладе премьер-министра появилась высочайшая резолюция «Быть по сему», и Николай Николаевич Потемкин получил долгожданный княжеский титул. Но проведение царского указа задержалось некоторое время в Сенате, и опубликование в «Правительственном Вестнике» состоялось лишь 25 февраля 1917 года (№ 6127), а через два дня пал трон Российской монархии.

Двадцать четыре года хлопотал надворный советник Николай Николаевич Потемкин о присвоении ему утерянного поручиком уланского полка титула, добился успеха и только два дня носил громкий титул светлейшего князя, да и то лишь на бумаге. Было стыдно и обидно, что так нескладно все получилось, и огорченный Потемкин никому не рассказывал о запоздавшей монаршей милости, А когда пришли к власти большевики и стали поспешно переводить князей и графов на тюремный паек, Николай Николаевич был несказанно рад своей мудрой предусмотрительности. Разговоры — серебро, молчание — золото! Как хорошо, что он сумел вовремя помолчать! Скромность — лучшая добродетель человека!

Однажды на случайном допросе комиссар милиции спросил Николая Николаевича, задержанного во время уличной облавы:

— Что-то ваша фамилия, гражданин, больно мне подозрительна! Случаем, вы не из старых аристократов будете?

Сердце Потемкина замерло, но он нашел в себе достаточно мужества ответить с ироническим презрением.

— У меня знакомый дворник есть по фамилии Романов. Если бы он к вам попал, то вы его, наверное, за царскую родню приняли бы. Стыдитесь, товарищи, и не оскорбляйте честного советского бухгалтера.

О жизнь! О превратности судеб человеческих! Двадцать четыре года стремиться к титулу княжескому, достигнуть его — и так позорно предать свою голубую кровь! Трус! Трус! Предатель!

Николай Николаевич не мог уснуть. Хотя оконная рама и была открыта, он задыхался от духоты. Пошаливало больное сердце.

Черт бы побрал херсонского полицмейстера! За каким дьяволом прислал он это дурацкое письмо? «Преемник Врангеля!» Чушь! Чушь! Надо разорвать бумажку и выбросить всякую ерунду из головы. И не думать о ней больше. Никогда! Заснуть!

Но сон упорно не приходил. Николай Николаевич вспомнил себя маленьким карапузом в бархатной курточке и коротких штанишках. Потеряв в детстве мать, он рос полусиротой. Потом была гимназия, а после — однообразная надоедливая служба-в канцелярии. И долгая, мучительная борьба за титул. Она сожрала не только все деньги, но даже любовь к синеглазой курсистке, будущей акушерке. Николай Николаевич решил жениться лишь князем и, конечно, только на княжне или графине. С этим намерением он дожил до пятидесяти лет одиноким бобылем. И сейчас вокруг не было никого: ни родных, ни близких.

Двадцать четыре года голодать, нуждаться, отказывать себе во всем, жить одной мечтой о княжеском титуле, как о великом счастье… И вот где же оно, это счастье? Может быть, сейчас эта синяя птица хочет прилететь к тебе? Может быть, счастье лежит в шкафу между страницами заветной книги?

Чушь! Чушь!

И вовсе не чушь! Скромный московский бухгалтер Петлюра стал главою правительства на Украине. Черная кость и красная кровь! В твоих жилах течет голубая! Хоть раз в жизни будь смелым и решительным, каким был твой великий предок! Дерзни!

Чепуха!

А дьявол-искуситель соблазнял, нашептывал на ухо: трус! Боишься! Костька, слесарь, зять дворника, катается сейчас в графской машине, стал комиссаром. Вот он не трус. А ты, голубая кровь, белая кость…

— Боже мой! — простонал Николай Николаевич, сжимая ладонями виски. — Что за проклятая чертовщина лезет в голову! Что за чертовщина!

Он уже знал: сна не будет. Лежал с открытыми глазами и смотрел на золоченую раму портрета, освещенную лунным светом. По улице, подпрыгивая на булыжниках, прошла грузовая машина, и дом задрожал. Где-то вблизи тревожно надрывался милицейский свисток, Николай Николаевич долго прислушивался. На душе было неспокойно.