Александр Бруссуев - Кайкки лоппи

Вот волосы испугать не удалось. Кудри вылезали незаметно, но постоянно. Самые короткие стрижки не спасали. И Пашка постригся наголо. Внешность не сильно изменилась. Разве что случайные знакомые отмечали (про себя) сходство этого крепкого парня с гориллой или давно вымершей человекообразной обезьяной: маленькие глубоко посаженные глаза, нос с широко раздутыми ноздрями, мощные надбровные дуги и низкий лоб. Пашка несколько комплексовал по утраченной шевелюре, отчего приобрел привычку периодически оглаживать свой бритый череп, словно при этом проверяя: не растут ли волосики на головке детской?

Выпивка теперь стала даваться Пашке нелегко: даже не самая большая доза алкоголя могла стереть на следующий день все воспоминания былого празднества. Он не буянил, не лез драться и не приставал ни к кому с задушевными разговорами. Улыбался и смеялся вместе со всеми, пытался говорить, когда ему разрешали, но, зачастую, давился своими словами и просто размахивал толстыми мускулистыми руками, переходя на непонятный никому язык жестов. А наутро ему добрые друзья рассказывали, скольких он человек завалил и как залез спать в шкаф к поварихе.

Пашка только смущенно улыбался в ответ и очень надеялся, что все это неправда, но в глубине души отчаянна труся: правда, правда, боже, какой ужас.

Однажды, когда их судно оказалось сырой мартовской порой в неком южном городе Азове все его страхи воплотились в кошмар. Они с коллективом дружно выпили по случаю достойного возвращения в Россию и по вахтовой очередности намерились сходить в город. Развеяться, так сказать, позвонить домой. Таким вот предлогом оправдывали себя все русские моряки, даже если у них дома никогда не было телефонов.

Пашка тоже сходил позвонить: выпил холодного пива в одной из местных грязных забегаловок, купил на оставшиеся деньги две бутылки водки, запихал их в рукава и пошел обратно на пароход. Позвонил, так сказать. В те времена власть, сидящая на портовых проходных, из кожи вон вылезала, чтобы поиметь с моряков мзду за спокойное шествие мимо них, работяг сердешных. Особенно зверствовали будущие хохлы, юг России и, конечно же, стольный Санкт Петербург. В долю к ним шли пасущиеся поблизости менты.

Ну, а в Азове отделение милиции располагалось в соседнем здании с проходной порта. Тут уж, как говориться, иллюзии должны быть излишни.

Но Пашка о ту пору прошел без проблем. Бдительная стража решила, видимо, не связываться с ходячим свидетельством происхождения человека по некоторым учениям. Может быть, конечно, была другая, более веская причина: пересменка, к примеру. Об этом никто уже не узнает, потому что к тому времени морпеха в отставке уже накрыло.

Утром, залив свитер и джинсы изрядным количеством одеколона, Пашка вышел на вахту. Судно ни шатко, ни валко загружалось, накрапывал веселый для лягух и головастиков дождь. Словом, все располагало, чтобы случилось похмелье. Молодой и нервный капитан хмуро и злобно осмотрел своего вахтенного штурмана и был таков: ушел в каюту к валидолу и валокардину. Такое за капитаном замечалось очень часто. Просто он изрядно переживал свое раннее капитанство и бодро стремился к инфаркту.

Пашка вытащил из заначки сигарету, затянулся и пригорюнился: голова раскалывалась на части, хотелось даже временами куда-нибудь поблевать. Тут в рубке случился матрос, по совместительству радист Боря.

— Может, пару капель? — спросил он, поводя носом и поблескивая красными глазами.

Штурман только безнадежно махнул рукой: его водку вчера кто-то выжрал. Вполне возможно, что именно этот Боря.

— Не грусти, Паха! У меня есть все, чтобы поправить нам здоровье, — сказал он надтреснутым голосом. Взял трубку судового телефона и позвонил куда-то.

— Иваныч! — проклекотал он в трубку. — Приноси! Зови Лешу и Люську. Аркаша уже в своем амбулатории.

Аркаша — это капитан. Иваныч был боцманом, Люська — поваром, а Леша, стало быть, всего лишь третьим штурманом.

Иваныч рукой, когтистой, ввиду постоянной нехватки витаминов, или, может быть, по какой другой причине, выудил из непрозрачного пакета семьсот пятидесяти миллилитровую бутылку водки Абсолют.

— Все равно домой не довезу! — решил он оправдаться перед сотоварищами.

Люся выложила поднос с огурцами, помидорами, ветчиной, луком, солью и оливками.

Первым резко выпил, едва успев чокнуться пластиковым стаканом, троллеобразный Леша ста двадцати килограммов убойного веса и со значком за миллион прыжков с парашютом.