Зоя Туманова - Алые снега

Скорость движения главного «тела» ледника и его притоков. Взаимодействие этой гигантской массы овеществленного холода с атмосферой. Направление и скорость ветров, зарождение облаков и туманов. Это входит в понятие «климат ледника». И главное — его потенциал, его способность питать реки.

Сюда, на отметку 3 700, они пришли, чтобы ответить на эти вопросы. А ледник нелюдим. Выведать его тайны непросто. Отдай ему бессонное кипение ума, и силу мускулов, и жар души. Только так!

Почему же снова и снова отвлекается он, руководитель, от самого главного — выполнения основной научной задачи?

Всплыл воспоминанием округлый, уютный говорок профессора Дарницкого: «Го-убчик, только не фантази-овать! Один факт оттуда, — энергичный жест, обозначающий «с высоты», — дороже, чем десять домыслов здесь, — и палец протыкает письменный стол. — Научный подвиг, го-убчик, — это точность, и ничто иное». И другой голос — в свежей памяти: «Снег — та же замерзшая вода…»

Вот именно — вода, Димур, дорогой мой!

Моря пресной воды. Той воды, что поит хлопковое поле, и журчит в арычке у твоего дома на самой тенистой улице Ташкента, и брызжет медовым соком персиков.

А если снега в горах выпадет меньше, чем всегда?

…Едва-едва, через силу, тащатся меж отмелей реки. Хлопчатник роняет наземь нерасцветшие бутоны. И в это же время вершины заламывают белые малахаи. Высокогорные ущелья — как погреба, набитые снегом. Неторопливо, капля за каплай, истаивает лед в нижней зоне ледника.

Разве нельзя перевернуть все это, ускорить таяние льда и снега в маловодные годы, напоить жаждущую землю?..

Конечно, он знает: такие опыты ставились. Но Артем хочет своими руками, своей головой в здешних редкостно интересных условиях.

Вот если наблюдения завершить до срока, тогда можно быстренько на лыжах навестить самый заветный участочек, о котором никто на зимовке не знает.

Раздался звук, похожий на выстрел из детского пугача. Артем вскинул голову: где-то в стороне взлетела и огнями рассыпалась бледная в свете дня ракета. Ее догнала другая, сшиблась с третьей…

Сигнал тревоги был дан на зимовке впервые. Артем стал на лыжи. Ветер свистнул в уши: «Быстрей!»

На пологий склон, последний перед домом, они с Искандером выкатились почти одновременно — справа и слева.

— Не знаешь, в чем дело?

— Нет!

И — весь разговор! Заскользили в затылок друг другу, «Быстрей, быстрей!» — повизгивало под ногами.

Олег стоял на высоком заструге — бугре старого, плотного снега. Завидев товарищей, замахал руками: «Быстрей!»

…Записку читали все трое. Не верилось, что взрослый, разумный человек может нацарапать такое. Красным толстым карандашом: «Видел каменную куницу, ласку. Уверен: так же, как барса и галку, вспугнули явления на Кумуш-Тау. Пренебрегать и дальше считаю преступлением перед наукой. Всю ответственность беру на себя. Артему Васильевичу по принципу «Тише едешь» — успешной карьеры!» И летящий росчерк: «Дим. Аникеев».

Получилось все так. Олег корпел над трансформатором: треклятая проволочка пятый раз сгорала! Димка вызвался пойти за метеоданными. Пошел — и пропал. Когда же Олег спохватился, на столе валялась только эта записка, и свежая лыжня бежала к низовьям ледника…

Забрав в кулак бороду, Олег повторял:

— Ну, знать бы мне!.. Ну, догадаться!.. Я бы этому Анике-воину!..

— Пускай сходит с ума — на свою ответственность! — кричал Искандер. — Но эти намеки насчет карьеры!..

Артем предостерегающе поднял руку.

— Димур заболел. Это ясно. Мыто с вами кряжи, дубы. А он — первый год. Мороз, ветер, никаких досугов, дни летят, словно камни с горы…

— Больной — лежи, а не бежи! — врезался Искандер.

Голос Артема потвердел:

— Больной или сумасброд — он сейчас идет один по неважным местам. Думаю, задача понятна: догнать, если надо — помочь. Вернемся — выясним отношения. Иду я, идет Ильхамов. А ты, Олег, — рацию, рацию! Давай мне связь!

Они шли по Димкиной упрямой лыжне.

За извивом ледяной реки скрылась черная, округленная крыша домика, флагшток и мачта ветряка.

Свежий снег, легкий, сухой, все прикрыл нежнейшим лебяжьим пухом. А под нарядным его покрывалом — провалы, промоины, ледовые сбросы. И бесчисленные трещины — акульи ощеренные пасти.

Когда идут двое, они страхуют друг друга. А если один, да еще больной, распаленный, взбудораженный? Свалится, как топор, и крикнуть не успеет.