Сергей Карпущенко - Операция «Святой Иероним»

И здесь была художественная мастерская! Во всяком случае, так можно было подумать, глядя на большой мольберт, стоявший посредине просторной комнаты, обставленной, впрочем, не менее изящно и богато, чем гостиная. Неподалеку от мольберта Володя увидел и столик с лежавшей на нем большой палитрой причудливой формы, с наполовину выдавленными тюбиками краски и небрежно брошенными кистями, даже не вымытыми неизвестным художником. На всем облике комнаты лежал отпечаток барского артистизма, и Володя тут же заметил разницу между мастерской Браша и этой мастерской. Там работал труженик, талантливый и трудолюбивый, а здесь — богатый дилетант, малоодаренный и ленивый.

— Подумать только, мы тоже художником заделались! — презрительно проговорил Дима, плюхаясь на шикарный диван и доставая сигареты.

— А этот Белорус, он кто? — спросил Володя, робко усаживаясь в углу того же дивана. — Он не художник?

— Художник! — прыснул смехом Дима, прикусывая своими красивыми зубами мундштук сигареты. — Барыга он, делец! Приехал откуда-то из Белоруссии, богат, как Ротшильд, вышел на нас, сам предложил нам дело с «Иеронимом», выручку пополам обещал, а теперь, когда у нас все было на мази, он, как мы понимаем, от наших услуг решил отказаться! Ничего, мы его расколем!

И Дима со словами: «Ах, дьявол, надоел мне весь этот маскарад! Рожа вся горит!» — сорвал с головы маску, отдышался, потом, подойдя к зеркалу, стал тщательно причесывать свои густые волосы. А за стеной Паук всерьез задумал «расколоть» Белоруса, потому что до Володи долетал грозный рокот Паучиного голоса и реплики Белоруса, который, похоже, не сдавался и продолжал отстаивать свою правоту, хоть и не очень решительно. Как Володе хотелось спать! Голова так и клонилась к плечу. Мальчик вытянул ноги, потом верхняя часть его тела безвольно съехала на мягкий валик дивана, но прежде, чем Володя закрыл глаза, он уронил взгляд на пол, совершенно случайно уронил, и увидел комнатные туфли.

«Какие красивые туфли, — пронеслось в отуманенном сном сознании Володи. — Я где-то видел эти вышитые шелком туфли. Только где? Может быть, во дворце турецкого султана...» Оставив в покое туфли, взгляд мальчика остановился на мольберте, на котором был зажат подрамник с полотном, только ничего нельзя было рассмотреть, что там нарисовано, потому что изображение скрывалось за занавеской, которой художник нарочно задернул свою работу.

«А что же там, за этой занавеской? — думал Володя в полудреме. Уверен, что и там «Святой Иероним». Куда ни явишься, везде «Иероним», не спастись мне от него. Зачем же он преследует меня? А, понимаю, за то, что я его похитил...»

И Володю внезапно охватило страстное желание сейчас же встать с дивана, подойти к мольберту и отдернуть занавеску, чтобы проверить — не «Иероним» ли там? Противиться этому острому желанию, переполнявшему его до предела, Володя уже был не в силах, но мальчика лишь останавливало присутствие в комнате Димы, без дела слонявшегося из угла в угол и рассматривавшего мебель и картины. Но вдруг, на счастье, молодой человек вслух произнес: «Надо бы сходить на кухню, к этим мордоворотам, а то сопрут еще чего-нибудь...»

И Дима вышел, а Володя, не колеблясь больше ни секунды, поднялся и твердыми шагами подошел к мольберту, отдернул занавеску и даже вскрикнул до того поразило его то, что увидел он на полотне. С картины на Володю смотрела его мать, но выражение ее лица было таким, какого никогда не видел Володя. Мать смотрела как-то неприлично, с неприятной усмешкой в уголке рта, с бесовским блеском в глазах, и вся ее поза, поза полуодетой женщины, куском ярко-красной ткани закрывающей свою наготу, говорила мальчику, что он видит перед собой свою мать, но очень далекую, чужую и даже враждебную и ему, и его отцу. Все в этой картине было выполнено небрежно, в модерновой манере, только лицо было выписано тщательно, даже с талантом и, что самое главное, с удивительным сходством.

«Откуда здесь мама? — со страхом и возмущением вместе думал Володя. Почему она в этой квартире? Ведь здесь живет тот, кто покупает краденые картины! А эти тапочки! Они ведь тоже мамины!»

И Володя снова подбежал к дивану, даже взял в руки эти красивые, расшитые шелком туфли, которые, Володя помнил, подарил маме отец на день рождения, и маме очень нравился этот подарок. И мальчик ясно представил, как его мама приходит в эту квартиру, раздевается, надевает туфли и позирует тому, кто сделал несчастным его, Володю, и его отца.