Сергей Карпущенко: Маска Владигора

В кузне до того было жарко, так остро пахло гарью, окалиной, еще чем-то едким, проникающим в горло, даже в легкие, что любимый Владигором дружинник Бадяга Младший то и дело дергал себя за вышитый красной нитью ворот нарядной рубахи, дул на свою волосатую грудь, желая хоть немного охладить себя, проводил по мокрому затылку рукой. Казалось, еще минута, и он, знатный, смелый воин, выходивший в бою один против десятерых, упадет здесь замертво от жары, вони и частого, громкого стука молотов.

Младшим Бадягу прозвали еще в отрочестве, потому что нужно было отличить парня, уже не раз показавшего себя в сражениях, от отца, которого, так уж получилось, тоже звали Бадягой. К тридцати годам Бадяга Младший, когда уже не было на свете Бадяги Старшего, превратился в коренастого, даже толстоватого мужа с густющей бородой, с шишковатым носом и страшным рычащим голосом, а поэтому прозвание Младший казалось многим совсем неподходящим для могучего, свирепого в бою дружинника. Но тот сказал однажды строго, обращаясь к пытающейся шутить над именем его ратной братии:

— Не замай. Как отец прозвал, так и будет!

И вот сейчас стоял Бадяга в кузне, пыхтя и отдуваясь, и никак не мог понять, зачем он позван сюда Владигором. Сам же князь, раздетый по пояс, но с кожаным фартуком, прикрывшим грудь, с блестящей от пота кожей, под которой гуляли, бугрились мышцы, с волосами, перехваченными тесемкой, все ковал и ковал с тремя подручными наконечники для стрел, не желая замечать страданий Бадяги.

Дружинник же видел, что наконечники выходят какими-то чудными — вроде бы и для стрел, но совсем другого вида: тяжелые, почти как для дротика, иные — изогнуты, как полумесяц, с рогами, выгнутыми в направлении полета стрелы, другие — будто срезаны ножом, тупорылые, но с острой по кругу кромкой. Никогда раньше не видел таких чудных наконечников Бадяга. Зачем такие?

Владигор же все ковал и ковал без устали. Выхватит из горна клещами раскаленную болванку, прошепчет что-то, отвернувшись в сторону, положит на наковальню — и пойдет охаживать молотом раскаленную докрасна железку так, что искры летят. Поворачивает направо и налево, вверх и вниз, мнет ударами металл, и глядишь, через малое время в клещах и не болванка вовсе, а новый наконечник.

На поддон его бросает — тут уж наконечник клещами берет подручный, снова к огню несет, вновь раскаляет докрасна железо и для закалки опускает быстро в чан с какой-то жидкостью. Испаряясь, задымит она, вони в кузне прибавляя, и только после этого готовый наконечник кладется в большую глиняную мису, заполненную уж до половины.

Вдруг Бадяга, к великой радости своей, услышал, как один подручный виноватым голосом сказал:

— Господине, вышли уж болванки, нет боле…

Владигор сурово на него взглянул, сказал:

— Что, лоботрясы, поленились больше заготовить? Мало ж наковали! Вот попробуют в другой раз ваши спины каши березовой! Ну ладно, нет так нет. Огонь гасите в горне.

Увидев вспотевшего, чуть не валившегося на земляной пол кузни Бадягу, улыбнулся широко и не без лукавства:

— А, Младшой Бадяга здесь! Нарочно тебя позвал, чтоб видел, как князь работать умеет. Победа-то в бою здесь куется. Все, выходим.

Бадяга едва ли не бегом пустился прочь. На подворье княжеского дворца, где и была устроена кузница, он долго и тяжело дышал, похожий на огромного сома, вытащенного из воды. К Владигору же подошли два отрока-слуги. Один нес большой кувшин с водой, другой — льняное полотенце. Князь долго умывался, фыркал, шлепал по телу руками. Вытерся и, передавая полотенце отроку, сказал:

— А теперь бегом — неси мне кружку квасу, да смотри, налей побольше. А дружиннику Бадяге — пива крепкого, ледяного. Он запарился у нас маленько.

И подмигнул Бадяге.

Дружинник, выпив пива, ожил. Ладонью бороду утер, усы, заговорил:

— Не то худо, княже, что запарился, а тем недоволен я, за прямоту прости, что видел господина Синегорья за черной, срамотной работой. Да что ж ты, простолюдин какой, чтоб пустяками такими заниматься? Мог кому и поручить работу, коль нашла на тебя такая блажь — наконечники для стрел ковать.

Владигор посмотрел на Бадягу, наклонив голову к плечу, с сожалением, как на полоумного. Немного погодя сказал:

— Младшой, а ведь еще отец мой, Светозор, мечи ковал, заговоры знал…

— Мечи — не стрелы, дело княжеское, — махнул рукой Бадяга. — А острия для стрел в Синегорье и мальчишки делают. Эка невидаль.