Сергей Карпущенко - Операция «Святой Иероним»

Проснулся Володя не рано, но и не поздно — в девять утра, прекрасно выспавшимся и воодушевленным на большое дело. Огромность этого предприятия заключалась в том, чтобы, не довольствуясь полутора миллионами — теперь они казались Володе кошкиными слезками, — заработать на «Святом Иерониме» гораздо больше денег. Конечно, первый вариант плана Володи был примитивно прост: он вылезает из камина, но с Димой не встречается, а уносит полотно с собой, а дальше ищет покупателя.

Но этот план, подкупавший своей изысканной простотой, не годился потому, что Володя приобретал в лице Димы смертельного врага, и когда-нибудь «учитель» обязательно бы настиг его и отомстил, теперь уж и за палаш, и за «Святого» одновременно, по двойному счету. Нужно было действовать хитрее, коль пока не было сил просто-напросто ответить на силу силой. Да, Володя мог обратиться в милицию и, поплакавшись там, покаяться, свалив всю вину на Диму, но тогда пришлось бы возвращать полотно, что противоречило основной задаче... К тому же после своего неожиданного ночного открытия Володя что-то не очень сильно хотел верить в честность органов правопорядка и следствия. И посему подходил лишь очень хитроумный, тонкий, изящный план, на который, правда, нужно было потратить время, но который обещал мальчику огромное вознаграждение.

Перед тем как забраться в камин в «последний раз», он тщательно осмотрел весь зал, боясь оставить улику, наподобие несчастных резиновых перчаток. Залезая на трубы, куртку он надевать не стал, так как решил, что «на плечах» она больше не понадобится. Вскоре на самом деле загремели ключи, пораспахивались двери залов, наполнившихся шуршанием старушечьих ног, сновавших от картины к картине с тряпочками. Как-то шуршание ног послышалось совсем рядом с Володиным убежищем — Ольга Петровна, или другая смотрительница, как видно, протирала камин.

Володя висел на трубах уже минут пятьдесят, и силы его были на исходе. Но об истощимости Володиных сил знал один человек, голос которого прозвучал для мальчика, как ангельский хор для отшельника.

— Здравствуйте, извините, пожалуйста, за беспокойство, — вкрадчивым робким голосом говорил Дима, изображая, наверное, провинциала, впервые приехавшего в Питер. — Я хочу спросить, как мне быстрее пройти в залы голландских мастеров.

— К голландцам, говорите? — раздался голос смотрительницы, и этот голос был куда более строгим, чем вчерашний, когда к ней обращался иностранец. И Ольга Петровна долго и нудно, а главное, очень непонятно, стала объяснять «провинциалу» дорогу, но тот оказался не менее тупым, чем вчерашний иностранец, поэтому разговор затянулся...

Володя одним гибким кошачьим движением вынес свое тело из узкого пространства камина и тут же выпрямился, держа куртку перекинутой через руку. Выпрямился и, разинув рот, уставился на картину, висящую над камином. И, странно, эта картина, изображавшая оплакивание Христа, вдруг приковала его внимание, и поэтому смотрел он на картину очень естественно, точно стоял здесь долго. «Он что, на самом деле был Богом?» — задал сам себе Володя этот неуместный вопрос, явившийся в его голове очень не ко времени. И потом сам себе твердо ответил: «Да придумали все это. Какой это Бог!» И пошел, не взглянув в сторону Димы, заметившего мальчика, в другой зал, рассматривая по дороге полотна, но все ускоряя шаг. «Святого Иеронима» с ним не было...

Когда Володя подошел к скамейке в сквере, Дима уже поджидал его, и, видно, выражение лица мальчика столь красноречиво говорило о том, что он не оправдал надежд «наставника», или Дима на самом деле обладал бесовской способностью читать мысли людей, но «предводитель» встретил своего юного друга грозным вопросом:

— Ну, что случилось? Где картина?

Сказано это было ледяным тоном, и Володя немало струхнул, опасаясь провала своих начинаний, боясь мести «предводителя». Вначале мальчик уселся возле Димы, насупленный и даже с виду рассерженный. Помолчал, а потом заговорил обиженным тоном:

— Уплыла наша картина, улетела...

Дима не сдержался, схватил своими цепкими, как клещи, пальцами Володю за руку, чуть выше локтя так, что мальчик невольно вскрикнул и постарался освободиться, но Дима сжимал руку все сильней и сильней.

— Что ты мелешь, куда улетела? Ты что, проспал, наверно? Я же вижу, ты свежий, как огурчик! Отвечай, щенок, а то... придушу, стручок гнилой!

— Я не стручок! — высвободил наконец свою руку Володя. — И не гнилой! — Конечно, нужно было поддерживать вид обиженного, и Дима своим оскорбительным тоном предоставил мальчику такую возможность. — Стану я спать, когда дело на такие крутые баксы выгорает! Ты что, думаешь, я выгоды своей не вижу? Нет, я свой навар получить хочу! Ты же не знаешь, что произошло...