Олесь Донченко - Карафуто

Володя вспомнил, как Инга назвала его кроликом. «Кролик и мимоза. Какое трогательное сочетание!»

Володе хотелось выскочить на палубу, подставить урагану распахнутую грудь и вести «Сибиряк» навстречу грозным волнам и ночному шторму. Обида наполнила сердце. Захотелось доказать отцу, что он ошибается, что его сын — не мимоза.

— Ты, отец, наверное, забыл, что я взял первый приз по плаванью? — отозвался вдруг Володя.

Дорошук сел возле сына, глянул ему в глаза и серьезно, тихо произнес:

— Нет, Володя, я это помню. И знаю, что мой сын — комсомолец.

Пароход медленно и тяжело качался на волнах, хотя буря в полночь стихла. Володя проснулся и долго прислушивался к тишине. Лампочка в каюте горелая тускло и сиротливо. Равно и спокойно дышал спящий отец. Зажатая в его спущенной с кровати руке газета ритмично дрожала.

Володя тихо склонился над ним. На переносицу отца села муха, и он легонько морщил широкий лоб и смешно шевелил губами, будто вот сейчас хотел кого-то поцеловать.

Затаив дыхание, Володя нежно и с любопытством вглядывался в родные черты. Он любил отца страстно, той глубокой, скрытой в себе любовью, с которой ради любимого человека идут на большие жертвы. Отец в глазах юноши был отважным героем, победителем стихий. Мечтой Володи было прийти отцу на помощь в трудный и опасный момент. В юношеских снах он не раз вытягивал славного геолога из глубокого колодца, куда его, якобы, бросили басмачи.

Он завидовал отцу и, как только мог, повторял его и в движениях, и в разговорах, и в привычках. Глядя на мужественное отцовское лицо с веселыми золотыми проблесками в глазах, Володя сам чувствовал себя тверже, к нему приплывала энергия, большая, безграничная радость. Отец спал. Легкие морщинки на лбу казались мигающими тенями. Клин бородки торчал вверх, навстречу сыну. Володя не сдержался и двумя пальцами осторожно взял бородку за кончик. Отец не пошевелился. Сын засмеялся чуть слышно счастливым смехом.

— Уважаемый академик Дорошук, — прошептал Володя, — о вас знает весь мир, но отец вы только мой, только мой…

Когда Володя утром вышел на палубу, его поразил цвет моря. Он был ярко-зеленый с великим множеством еле уловимых оттенков. Море еще не успокоилось, поднимались большие волны, но на их гребнях уже не было белой накипи.

— Ночью мы прошли Хоккайдо, — сказал Володе капитан. — За протокой Лаперуза начнутся берега Карафуто.

«Японский хвост», вспомнил Володя и улыбнулся.

«Сибиряк» часто задерживался на своем курсе — этого требовали исследования, проводимые гидрографами, которые ехали на Сахалин вместе с геологической экспедицией. Заданием «Сибиряка» было пройти из Японского моря через Татарский пролив вдоль западных берегов Сахалина. Пароход имел совсем маленькую осадку, и капитан был уверен, что даже между мысом Лазарева и мысом Погоби, где глубина небольшая, он проведет «Сибиряк», не рискуя сесть на мель.

Володя воспринимал задержки в дороге с тайной радостью. Чем дольше в море — тем лучшее. Он думал о том, как, словно между прочим, скажет Инге: «„Сибиряк“ шел пятнадцать суток — ничего себе прогулочка…»

Запись в дневнике о Ригоре Древетняке с его золотыми самородками очень впечатлила Володю.

Юноша не сомневался, что сказочные золотые россыпи в глухом и неприступном закоулке сахалинской тайги действительно существуют. Разве это не возможная вещь? Ведь недра сахалинских гор в сердце тайги еще до сих пор не разведаны. Бесспорно, отец найдет эти россыпи, которым дадут имя Ригора Древетняка, а Сахалин с того времени будет называться Золотым островом…

В конце дня случилось событие, ошеломившее всех пассажиров «Сибиряка». В машинном отделении внезапно умерли сменный машинист, механик и его помощник. Прошел всего час, как они, веселые и здоровые, заступили на вахту. Еще пять минут тому назад капитан звонил машинным телеграфом, передавая распоряжения машинисту, и получил от него в ответ сигнал, что приказ выполнен.

Кочегар, случайно зашедший после этого в машинное отделение, застал там уже только три трупа. Все указывало, что смерть была моментальной. На лице у механика еще оставалась улыбка — он рассказывал что-то веселое, и тут внезапно прекратилась жизнь; машинист зажимал в руке полплитки шоколада; лицо молодого помощника механика сохраняло следы чрезвычайного удивления, будто парень был ужасно удивлен, что так внезапно пришла к нему смерть.

В кармане пиджака механика нашли зеленый мяч. Володя вспомнил, что видел, как тот покупал этот мяч у горбатого корейца на пристани. Все знали, что у механика на Сахалине живое семья, и он, вероятно, вез подарок своей дочурке.