Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы

Мы спешили, стараясь успеть к вечернему утиному перелету. Вчера сторож дальней фермы Петрович, тоже большой любитель охоты, обрадовал нас вестью, что: «Уток в плавнях видимо-невидимо. Как поднимется стая — солнце меркнет…». И вот теперь наши болотные сапоги тяжело бухают по дороге, оставляя в пыли неглубокие следы…

Я с завистью поглядывал на новенькое заграничное ружье друга, и моя старенькая «тулка» словно бы прибавляла в весе и теряла в надежности.

— Слушай! Говорят, ты встречался с Черным разбойником, — внезапно прервал мои сравнения Юрка.

Вопрос был мне неприятен. Я не любил вспоминать об этом. Но от Юрки не так-то легко отделаться. И мне пришлось рассказать про тот несчастный день…

Прошлой осенью, в субботу, утомленный ходьбой и неудачной охотой на горлинок, я завернул на колхозный баштан. Бахчевник, старый, но еще крепкий казак из соседней станицы, угостив меня арбузом, пожаловался на диких кабанов, вытоптавших ночью четверть большого кукурузного поля рядом с баштаном.

Дикие кабаны на Кубани не редкость, но одно стадо последние три-четыре года стало притчей во языцех. Оно систематически совершало набеги на колхозные поля, уничтожая целые массивы кукурузы. Вожак его, огромный кабан-секач с разорванным где-то в схватках ухом, наводил страх на весь район. Ходили слухи о его исключительной свирепости. Ему приписывали убийство трех собак, посланных за ним в погоню. Он даже получил имя — Разбойник. Черный разбойник…

Я верил далеко не всем рассказам. Ведь стоит только раз набедокурить, а потом виновен ты или нет, все на тебя валят. Вполне могло быть такое и в данном случае. Тем более, что потравы за одну ночь случались на разных полях.

— Так что, мил человек… — басил меж тем бахчевник, — мне в мои-то годы на такого знаменитого кабана идти несподручно. А вот ежели бы ты согласился… Вдвоем-то оно надежнее. А на случай подранка, так у меня две собачки есть — знатные зверюги, по кабану пойдут запросто. А? Вот ежели бы твоя совесть охотницкая заговорила…

И моя совесть заговорила. Не откладывая, мы отправились выбирать место для засады. Кукурузное поле, особенно та часть, что ближе к лесу, было похоже на поле сражения. Стебли поломаны и втоптаны в землю, даже сама земля, высохшая к тому времени года в камень, была взрыта словно плугом. Растерзанные, недоеденные початки и зерна валялись всюду…

Из следов мы выделили один особо. Я сначала даже усомнился, что он кабаний: уж слишком велик, точно не кабан, а корова топталась здесь. Кроме того, след находился в стороне от других. Однако подрытые кое-где кусты и кабаний помет уверили меня, что здесь бродил огромный кабанище, и, если верить людской молве, это должен быть не кто иной, как Черный разбойник.

— Да-а-а… Хороший кабанчик, — удивленно протянул я.

— Это он — Черный! Точно! — загорячился бахчевник.

К вечеру, как назло, небо затянуло тучами, и ночь легла темная. Чуть слышно шелестел ветерок. В нос шибало запахом прели, сена. Тишины не было. Что-то фыркало, попискивало, потрескивало… Некоторые звуки были мне знакомы: вот затопал, пробегая, еж, вот глухо ухнул филин, но остальные звуки в темноте, когда видно всего в шаге от тебя, казались таинственными и тревожными…

Время, словно тоже прислушиваясь к ночной жизни леса, остановилось. Совсем близко от меня треснула ветка, и легкий озноб пробежал по спине. Я уже без всякого энтузиазма ждал кабанов. Что можно сделать в такой темноте? Не то что мушки — стволов не видно. В те минуты так мне ни капельки не хотелось, чтобы кабаны появились…

Снова треснула ветка… тоненько взвизгнул поросенок, видимо, прижатый неосторожными взрослыми, и опять тихо…

Но вот по какому-то сигналу, которого я не уловил, разом затопали копытца, затрещали кукурузные стебли — чавканье, хрюканье, повизгиванье… Начался пир. Я сидел, боясь шевельнуться.

Кабан хоть не видит в темноте, зато обладает отличным обонянием и может легко обнаружить человека по запаху. А что тогда? Стадо может уйти, почуяв опасность. А может и напасть. Или просто, напугавшись бахчевника, броситься в мою сторону… Мокрое место останется!

Я осторожно тронул курки. Холод металла придал уверенность. «И не стыдно! В руках ружье, заряженное жаканом 16-го калибра… А я трушу… Тоже мне — охотничек…» — Я издевался над собой, и это немного отвлекало.

Осенние рассветы на Кубани по-летнему стремительны. Только, кажется, начал бледнеть восток, а уже рвется, отступает темнота, и яркий свет нового дня залил все вокруг…