Дэвид Эттенборо - Живая планета

Мало кто возражает против уничтожения моли или жуков-точильщиков. Вряд ли кто-либо сочтет безнравственным уничтожение мышей и крыс, когда они устраиваются в наших жилищах и шныряют по нашим шкафам. Но многие возмущаются, когда ловят сетями и уничтожают голубей, хотя в сущности они почти так же вредны и опасны, как крысы. Правда, мы все больше понимаем, что поддерживать равновесие популяции урбанизировавшихся животных необходимо, и отдаем себе отчет, что иногда это означает массовое их истребление.

К счастью, верный подход подразумевает и поддержку других видов. Нам хочется, чтобы в нашем искусственном мире нас окружало побольше вольных живых существ, а потому мы отводим часть городской территории под парки, сажаем деревья, вешаем скворечники и дуплянки, выращиваем цветы, особенно притягательные для бабочек, и устраиваем свои садики так, чтобы в них могли жить интересующие нас дикие животные. Местные власти во многих городах уже понимают, что они обязаны осуществлять контроль за разнообразными их обитателями помимо людей.

Но и сельская местность — тоже наше творение. На протяжении столетий решения, чему там жить, а чему не жить, принимались разными людьми, крайне редко в сотрудничестве с другими и без какого-либо ясного представления о далеко идущих последствиях их действий. Только теперь, когда почти уже поздно, мы пытаемся создать общенациональный курс, который будет учитывать и рекомендации биологов, имеющих представление о динамике и взаимоотношениях популяций растений и животных, и интересы всех, кто пользуется этой землей.

Однако даже такие крупномасштабные решения не могут быть по-настоящему эффективными, если они принимаются изолированно одной какой-то нацией. Например, одна страна строго сохраняет гнездовья тех или иных перелетных птиц, но виды эти все равно могут исчезнуть, если в другой стране, куда они улетают на зиму, охота на них не будет запрещена. Озера не сохранят свою рыбу, как бы жители их берегов ни препятствовали загрязнению, если промышленные предприятия в другой стране изрыгают газовые отходы своего производства так высоко в атмосферу, что они загрязняют не признающие границ тучи, и несколько суток спустя в сотнях километров от завода выпадают на землю кислотным дождем.

И даже тогда, когда цепь причин и следствий вроде бы всеми признана, продолжает бытовать неколебимое убеждение, будто за пределами городов, за пределами укрощенной сельской местности мир дикой природы столь огромен, что вынесет любой грабеж, столь живуч, что выдержит любой ущерб. Насколько такое представление ложно, история доказывает вновь и вновь.

Чуть ли не самые плодоносные воды мира окружают две группы островов у побережья Перу — Чинга и Сангалланы. Там океанское течение поднимает питательные вещества со дна на больших глубинах к поверхности, примерно так же, как на Больших ньюфаундлендских банках, и с теми же результатами. Планктон там всегда обилен, и им кормятся огромные косяки рыб. Непосредственно питается планктоном перуанский анчоус — небольшая рыбка, ходящая косяками. Сами же анчоусы служат кормом рыбам покрупнее, морским окуням, например, и тунцам, а также тучам птиц, которые гнездятся или просто ночуют на голых скалах островков. Крачки, чайки, пеликаны, олуши кружат в небе колоссальными стаями. Самым многочисленным полсотни лет назад был баклан Бугенвилля, или гуанай. Их там гнездилось пять с половиной миллионов. В отличие от олушей и пеликанов гуанай не совершает дальних экспедиций в поисках корма и не ныряет за ним вглубь. Ему достаточно перуанских анчоусов, которые плотными косяками плавают возле берега у самой поверхности.

Пищеварение у гуаная своеобразное и, видимо, не слишком эффективное: во всяком случае, он усваивает относительно небольшое количество питательных веществ из проглоченных анчоусов, а остальное уходит в испражнения. Большая часть их падает в море и насыщает воду, способствуя дальнейшему росту планктона. Но примерно одна пятая не уносится волнами, а попадает на скалы. Дожди в этой части Перу — редкость, так что в море экскременты не смывались и накапливались, образуя залежи толщиной свыше полсотни метров. В доколумбовы времена индейцы на побережье уже прекрасно знали, что гуано, как его называют, — великолепнейшее удобрение, и использовали его на своих полях. Но только в XIX веке этот факт стал широко известен. Гуано оказалось в тридцать раз богаче азотом, чем навоз, и содержало еще много других важных элементов. Его начали экспортировать по всему миру. Страны в других полушариях строили на нем все свое сельское хозяйство. Цена гуано неуклонно росла. Доходы от его продажи составляли более половины национального дохода Перу. А флотилии рыболовных судов вокруг островов ловили морских окуней и тунцов для всего населения Перу. Другого столь богатого, столь продуктивного естественного сокровища в мире, пожалуй, не было.