Энн Прегозин - Шесть собак, которые меня воспитали

Соответствовали ли гены Деллы ее породе? Да, во многом она была типичным догом. Но, проявляя свою индивидуальность, кое в чем от нормы отклонялась.

Щенком Делла была ласковой, милой и большой. Меня никогда не переставало удивлять, что все собаки – средние, крупные и даже гигантские, такие, как датские доги (за исключением комнатных собачек, появляющихся на свет совсем крохотными) – рождаются приблизительно одной величины. Но они остаются такими недолго. Спустя несколько недель щенок датского дога обгоняет в росте щенков кокер-спаниеля или гончей и становится больше в два, затем в три, в четыре раза и растет, растет, растет…

Не только скорость, с которой росла Делла, вызывала мое удивление; я обнаружила, что большие щенки требуют большего ухода. И не потому, что они как-то по-другому себя ведут. Они делают то же, что щенки кокер-спаниеля или далматина, только масштабы разрушений разные. Они рвут не обувь, а диван. Или три дивана. Когда они писают, то получается не лужица, а средних размеров озерцо. И для того чтобы его убрать, бумажного полотенца будет мало. Понадобится швабра, поэтому ее всегда следует держать под рукой.

Еще кое-что следует знать о щенках больших собак. Когда человек впервые заводит щенка датского дога (или любой другой крупной породы), он не должен, исходя из размеров щенка, приравнивать его ум к уму взрослой собаки и предъявлять к этому «недорослю» слишком высокие требования. Трех-, шести-, десяти-, двенадцатикилограммовый датский дог – это еще ребенок, он делает то же, что и все остальные дети. Нужно проявлять терпение и понимание. Делла не была исключением, но она стоила того, чтобы я была терпеливой и понимающей, а в дополнение к этому без конца занималась уборкой. Блестящий черный щенок, который рос у меня на глазах, был превосходным. В мою жизнь вернулась абсолютная радость.

Те поля в Проспект-Парке, по которым когда-то бегала Моппет, теперь принадлежали Делле, которая полюбила их, и ее щенячьему восторгу не было предела. Она прыгала в траве, словно жеребенок, а я наблюдала за ней и улыбалась. Мы часто прогуливались у озера, где Моппет гонялась за утками. Но Делла только настораживала уши и смотрела на уток без особого интереса. Датские доги не интересуются утками. А вот утки – думая, что маленькая лошадь пришла искупаться, – проявляли к ней интерес. Гуляя, мы встречали других собак. Их было не так много, как сейчас, но достаточно, чтобы Делла поняла, как нужно вести себя в компании; она была ласковой и добродушной со всеми.

Моя собака была прекрасна даже неуклюжим щенком с длинными лапами и огромными коленными суставами. Когда она шагала, то поднимала ноги так, будто была хорошо воспитанной взрослой собакой. Ее гладкая черная шерсть переливалась на солнце.

Просто смотреть на Деллу доставляло мне удовольствие! Нужно добавить, что и старому Бью доставляло удовольствие смотреть на нее. Его походка, которая с годами стала более медленной, снова сделалась энергичной. Его хвост, поджатый с того момента, как умерла Моппет, снова был поднят. Можно сказать, что Делла вернула ему молодость. А мне придала новую силу. Меня всегда тянуло к собакам, я находила с ними общий язык. (И если бы мне пришлось выбирать между людьми – незнакомыми людьми – и абсолютно незнакомыми собаками, то я бы сделала выбор в пользу собак!) Для меня все собаки прекрасны, Делла же была красавицей. Но не только. Поражала сила ее характера, твердость жизненных убеждений, абсолютно уверенный взгляд ее прекрасных темно-карих глаз. В ее голове хватало умных мыслей, а глаза всегда смотрели только на меня. Я составляла смысл ее жизни. А началось все с четырехчасовой поездки из собачьего питомника домой. Она вдыхала мой запах, запоминала мое лицо и голос, соединяя свою жизнь с моей. Именно тогда между нами возникла связь, которая прервалась только с ее смертью.

Делла рассчитывала на меня во всем, ведь я кормила ее и заботилась о ней, но, помимо этого, она просто хотела находиться рядом. И это желание возникло, когда она была еще маленьким щенком. Если кто-то заслонял меня, она становилась возле ног этого человека так, чтобы видеть меня. Если я выходила из комнаты, Делла тотчас вставала и следовала за мной. Если кто-то заходил в комнату прежде нее и нечаянно закрывал дверь, то она ее открывала. Между нею и мной не должно было быть никаких препятствий. Когда я отсутствовала целый день, Делла стягивала мое пальто с вешалки в прихожей, садилась на него и смотрела на дверь до тех пор, пока я не возвращалась. Для нее я была единственной. Одной-единственной. А все остальные – лишь окружением человека, которого она неистово любила. У этой собаки оказалось такое же, как и она сама, огромное сердце, которое принадлежало только мне. Эта любовь и преданность придали моей жизни надежность, прочность и стабильность.