Никандр Алексеев - Охотничьи тропы

— Куда, в каком направлении ушли?

— В сторону Кара-шата. Там всегда их много бывает.

— Что же, отец, попьем чайку, оденемся потеплее и двинемся на Кара-шат.

— Как, сейчас — ночью? — оторопел я.

— Ну да, сейчас. Вы же «охотились» ночью! А мне тем более можно. Есть у вас пойманные лошади? — спросил Херель с прежней улыбкой.

— Лошади-то, конечно, есть. Но как же мы будем охотиться в темноте?

— Ваше дело, дорогой, оседлать лошадей да показывать дорогу. Остальное — секрет охотника. Вас не касается.

— Можно и оседлать, но вы шутите со мной, старым. Ночью да еще на волков!

— Какие могут быть шутки?! — с неудовольствием воскликнул Херель. — У вас лишь собака залаяла, а вы начали отстреливаться. Это может и шутка. Побаиваетесь немножко волков, отец! А? — подтрунивал он надо мною. — Ну, а мне шутить не к чему.

Я отправился за лошадьми, примерно, около полуночи. Холод усилился. «Охота пуще неволи!» — вырвалось у меня, когда я споткнулся, с трудом различая в темноте привязанных на аркан к колышкам лошадей. Приметив меня, мои вороные дружно заржали. «Куда, думаю, поедем в такую ночь? Чего он, дурень, затеял!». Но тут же, вспомнив, как насмешливо улыбался Херель, быстро оседлал лошадей.

Херель уже снарядился в дорогу. Спутник, который его сопровождал, давно спал мирным сном. Херель даже не взглянул на него.

— Ружье у вас есть, отец? — спросил Херель.

Я сказал «есть», но из двух имевшихся зарядов один я пустил в воздух. Да и ружье валялось где-то за хашаном. Зачем оно, если нет патронов?

У Хереля одна из лучших марок охотничьих карабинов, ружье «с черной ложей», как говорят наши тувинцы.

Ехали молча. Тишина полная. Слышен лишь топот, фырканье лошадей да мерное постукивание наших идиков [17] Идик — национальная обувь. о крылья седла.

— Здесь главная вершина? — чуть слышно спросил Херель, когда мы поднялись на верхушку Кара-шата.

— Самая высокая гора тут, — ответил я.

— У подножья есть юрты?

— Три юрты есть.

— Значит, остановка наша здесь, — сказал Херель и спешился. — Ну, слезай! — строго добавил он, видя мою полную растерянность. — Пора начинать охоту. Или думаешь на лошади ночевать?

— Ночевать, не ночевать, — обиделся я. — Но вашей охоты никак понять не могу. Никогда не видел и не знал, чтоб нормальные люди охотились ночью. И на волков!

— Не беспокойся, дело простое. А нормальные или нет — увидишь после.

Выколотив трубку о носок идика, Херель закурил. Потом передал мне свой повод. Приложив ладони к вискам и приседая, он долго вглядывался в горизонт. Показывая затем поочередно то на восточный, то на западный склон горы, он еще раз спросил: знаю ли я точно — пасутся ли там табуны?

Я ответил утвердительно. Херель вдруг по-волчьи завыл.

Преобразился он при этом неузнаваемо. Низко склонив голову, Херель прикрыл рот рукавом, чтобы смягчить звук и придать ему удаленность. Он медленно приподнимался и тут же, снова припадая к земле, продолжал выть жутко и протяжно:

«У-у-у… а-а-а… у-у-у»…

Его вой совершенно ничем не отличался от волчьего.

Сначала Херель выл в западном направлении. Через минуту он радостно прошептал.

— Слышишь, мои друзья откликаются!

Я прислушался. Где-то в нескольких километрах от нас в ответ завыла целая стая волков. Волки выли глухо и так же протяжно, тоскливо, как и Херель. Но они делали короткие промежутки, очевидно прислушивались.

— Отвечают нам только пять волков, — уверенно сказал Херель, еще раз прислушавшись. — Они недалеко, но гнаться нам за ними нет надобности…

— Почему?

— Сами придут к нам. И не один, много…

Херель повернулся к востоку, снова, прикладывая руки ко рту, принялся выть на разные голоса.

В том, что волков много, я убедился скоро. Но меня одолевало другое сомнение: «Херель привел тебя сюда на съедение волкам!»…

Моя рука невольно тянулась к бижеку [18] Бижек — национальной нож. , единственному оружию, которым обладал. Бижек — большой, острый, им от волка можно оборониться.

— Постой, — вывел меня из тревожного раздумья голос Хереля. — Слышишь, эти тоже не забывают нас — откликаются. Они неподалеку, километрах в двух. Там три волка. Всего значит восемь.

— Но как же ты подсчитываешь их? Ничего ведь не видно! — с удивлением спросил я.

— А голоса! У каждого свой голос. Теперь мы можем поспать пару часов.

Мы отошли метров двести. В седловине, поросшей молодыми лиственницами, для ночлега самое подходящее место.