Валерий Янковский - Тигр, олень, женьшень

Около километра Петр Афанасьевич ведет нас сквозь заросли вниз по течению. Здесь, подмытая водой, упала поперек реки не очень толстая, но длинная лесина. Упала и зацепилась вершиной за островок. За островком неглубокий рукав, основное течение проходит здесь, под нашим крутым берегом. Вода мутная и стремительная, пенится и мчится, унося на себе листья, ветки, корни, щепу. Лесина вся мокрая от брызг и пены, дрожит под напором воды…

Петр Афанасьевич переходит первым. Сашка балансирует вслед за ним. Петр Афанасьевич смотрит на меня с того берега с усмешкой: как, мол? Кричит: «Может, ползком лучше?»

Нет, друзья, этого представления, о котором так интересно будет потом рассказывать дома, я вам не устрою.

Ствол дерева под напором вибрирует как живой. «Слечу — выплыву, чего тянуть», — ступаю и медленно двигаюсь полубоком, не глядя под ноги, но цепко нащупывая подошвами, к счастью, еще шероховатую кору дерева.

Перешли пойму и растянулись в цепочку для поиска. Сразу начался подъем, сильно заросший и каменистый.

Корень жизни ищут не как попало. Нет, это стройная, веками отработанная система. Корневщики неторопливо, но почти безостановочно движутся цепью в направлении, заранее намеченном старшим, — обычно по ключу или распадку. Склоны прочесывают виражами снизу вверх или наоборот, как удобнее. И особенно тщательно, если там есть старые, многолетние следы, как подлуб, говорящие о том, что женьшень когда-то здесь был…

Обычно на кедре, ближайшем от того места, где был обнаружен женьшень, со стороны, обращенной к этому месту, сдирается кора — подлуб, отсюда и название. Классический подлуб делали шириной около 20 и длиной до 80 сантиметров. Он сохраняется десятилетиями и виден издалека, порою даже на давно упавшем дереве. Что он означает? А то, что если тут и был когда-то вырыт корень или даже целая семья, то осыпавшиеся семена и маленькие корни могли остаться. Мог остаться необнаруженным и большой, «спящий» в те годы корень.

Ведь никто до сих пор точно не знает, как долго живет женьшень, если его не тронет человек или (иногда) зверь. Раненный копытом животного, огнем или упавшим деревом, корень «засыпает». Порою на годы. Придавившее его дерево, уже гнилое, трухлявое, совсем рассыпается, и вдруг сквозь эту труху изумленный взор лесного бродяги замечает возвращающийся к жизни корень. И человек благоговейно опускается перед ним на колени…

Если же хозяин подлуба возвращался к нему спустя несколько лет и выкапывал все, что появилось за эти годы, он опаливал свой подлуб, давая этим знать, что здесь больше делать нечего. Раскрывал секрет? Пожалуй, просто делился им с собратьями по профессии.

С другой стороны, нашедший корень имел право поставить свою метку — воткнуть рядом палочку с условным знаком: «Я ЕГО нашел, но пока оставил». То ли не подошло время копать, то ли решил дать ему еще подрасти. Такой корень никто не имел права тронуть, к нарушителям закон тайги был беспощаден. Разоблаченный в попрании заветов предков обычно из тайги уже не возвращался…

В наше время всякие проявления самосуда, разумеется, запрещены. Но, как ни печально признавать, уважение к некоторым добрым традициям в поиске женьшеня стало нарушаться. Встречаются поисковики, которые действуют по правилу: есть ли заметка, нет ли ее, нашел корень — копай, выдирай. Часто и выкапывать стали не вовремя, до завершения вегетационного периода. Иные стали собирать и всю мелочь. Если малышей нельзя хорошо замаскировать буреломом, их пересаживают в укромное и недоступное место.

Путь к корню указывают и заломки. Опытный корневщик все время надламывает на ходу ветки кустарника. Такие заломки сохраняются год, два и три. Если заломки свежие, значит, какая-то партия обыскала этот, участок — делать тут в этом году больше нечего. Или можно идти, но уже параллельно. Человеческий глаз — аппарат несовершенный, мы как-то наткнулись на целую семью редкостных растений в двух шагах от заломок всего двух-трехдневной давности! А прошла партия бывалых таежников, мы нашли их добротный балаган, пепел от костра был еще горячим.

Обязательный спутник корневщика — палка. На нее он опирается при подъемах и спусках, при переходах через речки, ею беспрестанно раздвигает траву, высматривая. Сбивает по утрам перед собой росу, снимает с куста предательскую липкую паутину, которая может вдруг залепить лицо и даже глаза… Палка должна быть легкой и прочной, около полутора метров длиной. Я сделал себе из молодого стройного побега клена. Пожалуй, это самое гладкое и ровное у нас дерево из широколиственных пород (хвойное пачкает руки). В верхней части палки вырезал свои инициалы, и это так понравилось моим спутникам, что они сделали на своих то же самое.