Чарльз Силсфилд - Токеа и Белая Роза

На дороге из Кусы в Миллиджвилл, под утесом, оплетенном корнями красных кедров и пихт, тому лет тридцать назад, стоял неказистый рубленный дом. Перед ним высился помост, сработанный из бревен в обхват толщиной. Меж перекладинами болталась на ветру огромная вывеска, на которой, если приглядеться, можно было различить странную, пестро размалеванную фигурку. Судя по диадеме из перьев, томагавку, боевому ножу и вампуму [1] пояс, используемый как украшение и как верительная грамота , художник силился изобразить индейского вождя. Под вывеской были выцарапаны буквы, не лишенные сходства с египетскими иероглифами, они слагались в надпись: «У индейского короля».

К правой стороне дома лепились сколоченные из бревен клети, от дороги их отделяла лишь обширная лужа помоев. Эти щелястые строения были набиты соломой и сеном, там и сям торчали лоскутья какой-то одежонки. Сие позволяло заключить, что упомянутые покои предназначались не только для скотины, но и для занесенного сюда злым роком путешественника и сулили ему ночлег и отдохновение. Хлев и свинарники довершали картину глухого выселка.

Стояла ненастная декабрьская ночь. Ветер с жутким воем вырывался из черноты хвойного леса и наваливался на одинокую хижину. Резкий, нарастающий треск деревьев, терзаемых непогодой, предвещал тот самый опустошительный ураган, какие столь часто проносятся между горными цепями Теннесси и долиной Миссисипи, сметая на своем пути леса, дома и целые поселки.

В самый разгул ненастья все же можно было различить едва слышный стук в оконный ставень хижины, вслед за тем раздались столь мощные удары, что грозили потрясти домишко до основания. А спустя какое-то время дверь приотворилась, показалась голова, но тут же исчезла в непроглядном мраке, и одновременно блеснул ствол карабина, который должен был избавить хозяина от необходимости рассуждать. Затем мелькнул силуэт высоченного человека. Он рванул дверь на себя и решительным шагом вошел в помещение, где сразу же уселся перед очагом. Следом за ним в помещение скользнула вереница индейцев: быстрым шагом, нет, скорее легкой побежкой, нагоняли они своего вождя, безмолвные как тени.

Когда последний из них переступил порог дома, дверь снова закрылась. Мужчина высоченного роста склонился над очагом, в котором дотлевала большая колода, бросил в огонь несколько поленьев и запалил лучину. Потом размеренным шагом подошел к стойке, зажег сальную свечу и поставил ее на стол. Бесхитростное, почти убогое убранство хижины, столь соответствующее ее наружному виду, озарялось теперь и пламенем свечи, и неровным светом очага.

Итак, на стуле у самого огня сидел человек, вошедший первым. Он запахнулся забрызганным кровью шерстяным одеялом, скрывающим и его лицо, и туловище. Позади прямо на глиняном полу, скрестив ноги, расселись остальные индейцы. Их лица тоже были скрыты шерстяными одеялами, а пятна крови, пропитавшие ткань, недвусмысленно указывали на характер экспедиции, которую они недавно предприняли.

В углу темнела стойка, на зарешеченных полках тускло поблескивала дюжина грязных бутылок и строй еще более грязных стаканов и кружек. Три окрашенных в синий цвет бочонка с ярлыками: «French Brendy», «Gin», «Monongahela» стояли полкой ниже. Груда оленьих шкур высилась слева и доходила почти до столешницы, свидетельствуя об оживленных связях хозяев с краснокожими. Но больше всего места занимала в комнате огромная кровать под пологом, окруженная тремя низенькими лежаками и колыбелью, вернее, куском долбленного дерева с рукоятью. На этих разнокалиберных ложах, если судить по громкому с перекатом храпу, семейство хозяина предавалось безмятежному и непробудному сну. Стены дома были из нетесаных бревен, так что единственным украшением служили поперечные полосы глины, заполнявшие пазы.

В картину, достаточно пространно описанную читателю, некоторое оживление вносил сам хозяин. Он занялся расстановкой стульев и скамеек после того, как нежданные гости, не долго думая, свалили их в одну кучу. Он делал свое дело с такой невозмутимостью, будто пустил под свой кров добрых соседей, а не вернувшихся из кровавого набега индейцев, с коих вполне станется присоединить к своим трофеям скальпы домовладельца и его близких. Утвердив последний стул на своем законном месте, хозяин сел рядом с человеком, вокруг которого расположились индейцы.