Пётр Гаврилов - Пионеры на море

Стиснув кулаки, с трудом приподнялся, встал. Первая попытка оказалось неудачной. От сильного наклона корабля Гришка кубарем полетел вниз и больно ушибся; к горлу подступила тошнота, Гришку мучительно рвало. Облегчающие слезы обильно текли по грязным щекам. Тело охватила какая-то странная лень. Гришка устало плюхнулся. Из углов трюма поползли вдруг на него ночные страхи. Ящики, мешки и канаты при свете свечи ожили, задвигались, подмигивали Гришке страшными харями, язвительно хохотали. Бухты канатов казались свернувшимися ехидными змеями; извиваясь кольцами, они тянулись к нему, высовывая жадные пасти.

Наверху никто не слыхал беспомощного крика из трюма. Там, на палубе, мокрые и окоченелые люди боролись за право жить с обезумевшим Великим океаном.

Когда обморок прошел, Гришка, балансируя, двинулся к трапу. Ноги наткнулись на что-то мягкое. Послышалось злое рычанье, Гришка нагнулся, посветил свечой. В упор на него глядели не прежние добрые и преданные глаза Верного, а две злые фосфорические точки. Зубы зверя щелкали, лапы переминались, готовясь к прыжку.

Гришка увидел окровавленную морду Верного и пяток развороченных недоеденных крыс.

Звезды всех цветов и оттенков затанцевали у Гришки в глазах, огненные круги затеяли головокружительную игру. Свеча запрыгала в его дрожащей руке; казалось, что все вот-вот перевернется вверх дном и полетит в гудящую немую пропасть.

Кувыркаясь и падая, он еле добрался до трапа, зажег потухшую свечу, прикрепил ее к ящику. Ослабевшими руками перехватил две-три ступеньки трапа; на пятой руки разжались, и Гришка упал, ударившись головой об ящик. Не чувствуя боли, прижавшись к углу трюма, Гришка перевел дыхание и увидел, как шарахнулся в угол Верный с недоеденной крысой в зубах. Рядом белел развороченный бок ящика, оттуда сыпались белые стеариновые свечи. Гришка схватил одну, торопясь раскусил и проглотил. Желудок не принял этой странной пищи — выкинул обратно, сразу стало легче, и надежда придала новые силы.

Добравшись до Мишки, Гришка старался сунуть ему в рот кусок свечи. Мишка слабо стонал, стиснув зубы. Гришке захотелось бросить все, лечь на мешки, забыться и уснуть. Но то, что заставило отца его драться на далеком Дону, то, за что брату его Егорке вырезали белые звезду на спине, — все это и развернулось тугой пружиной в Гришкином сердце.

Брови так же, как у отца, сдвинулись на переносице, лицо стало суровым. Собрав последние силы, двинулся он опять к трапу. Корабль круто накренился. В двух шагах от Гришки грохнулись ящики и разбились о палубу трюма. Из них посыпались сухари и банки с консервами.

Одна из банок разбилась, и консервированное мясо потекло на сухари, распространяя ни с чем не сравнимый запах пищи.

Гришка рванулся к сухарям, сгребая их жадными руками, совал в рот. Гудящая темнота закрывала глаза. Откуда-то донеслись отрывки музыки и незнакомой песни. Гришкины пальцы разжались, выпустив ненужные теперь сухари…

Волнение медленно утихало.

В затхлом трюме совсем перестал стонать Мишка. На груде сухарей и разбитых банок распластал руки рыжий мальчуган. Пламя упавшей на мешки свечи лизнуло дерюгу, чадный огонек пополз зловещими змейками.

Дым тяжелыми клубами крутился в душном трюме. Большой пес положил лапы на плечи распростертого мальчугана и, задрав кверху окровавленную морду, жалобно завыл.

В кубрике переодевалась сменившаяся вахта. Люди радовались. Наконец-то, после четырехчасовой напряженной работы можно будет развалиться на койке, раскинуть уставшие руки и заснуть до зари. Грузно вздыхая, словно устав, стихал шторм. Шипя сползали волны по черным стеклам иллюминаторов, и душный воздух кубрика был так крепок и тяжел, каким он бывает в маленьком помещении, где напиханы отдыхающие после работы здоровые люди. На двухэтажных нарах копошились голые тела. Раскачивалось от качки белье, повешенное для просушки. Звенели кружки в шкафах.

Сегодня стоял вахту в кочегарке кок Громыка, старый матрос царской, каторжной службы, — горячей пищи в шторм не варилось.

Громыка был сшит крепко, добродушен и совершенно лыс. От кухонной сытной специальности отрос у него живот, заплыли жирком шея и добродушные серые глазки.

Маленький, кривоногий, пухленький и всегда веселый, он скорее напоминал клоуна из провинциального цирка, чем старого просоленного моряка.

Не веря ни в бога ни в черта, кок был очень нежен и сентиментален. Рундук [8] Рундук — ящик для вещей команды. у него был полон пустяками из заморских стран. Накопить деньжонок, уйти в деревню, выстроить домик, жениться и обзавестись детьми было его заветной мечтой. К детям он питал особую любовь: в каждом порту оделял сладостями чужих, мечтая о своих, будущих.