Пётр Гаврилов - Пионеры на море

— Батюшки! Неужели они еще такими штуками швыряться будут! Мишка, жив? Не иначе, как скоро тронемся… А? Мишка!..

Ему ответило жалобное хлюпанье. Гришка бросился к другу, еле разыскав его в темноте.

Ты что, Мишка, о чем ревешь, зашибло, что ль? Экой ты нежный, — брось, брось, говорю! Погоди, я сейчас целую банку лимонов доставлю!

Вдруг над головами ребят забегали, затопали и смолкли. Донесся чей-то громкий и четкий голос. Гром оркестра и крики «ура» заглушили его. И еще кто-то говорил, и опять «ура», и опять музыка. Не выдержали сидящие в трюме, встали плечом к плечу, как бывало в отряде, руки подняли для салюта, потому что ясно донеслось к приятелям в темный трюм такое близкое и такое родное:

— Всегда готовы!

Гришка и Мишка тоже негромко крикнули: «Всегда готовы!» и стали серьезно и торжественно подтягивать:

Густой октавой, все заглушая, заголосила сирена. Взвыла еще два раза и залилась, захлебываясь в третьем прощальном гудке. Яростно зафыркала машина. Крейсер дрогнул и, мягко ударившись о пристань боком, урча винтами, тронулся.

Ребята испуганно вздрогнули. Сотрясая теплый воздух в трюме, забухали орудия.

«Коминтерн», уходя в чужедальние страны, прощался с родными берегами. Над головами ребят шумно и весело застучали крупные капли дождя…

Задрав голову кверху, Мишка тихонько сказал:

— Значит — и под нами и над нами…

Гришка рассмеялся.

— Вода, водичка, Миша! Теперь мы самые всамделишные матросы…

Сверху все тише и тише доносились звуки, музыки и отрывки песен.

Сколько времени прошло с тех пор, как проголосила сирена, ребята не знали. Сначала по сигналам горниста они различали время, но потом сигналы пошли чаще, разнообразнее, и трюмные обитатели совсем спутались.

Первую ночь спалось крепко и долго. Проснувшись, ребята опять услышали топот над головой, но теперь он был торопливым и возбужденным. Команда стала резкой. Заунывно и тревожно завывала сирена. Машина тоже нервничала. Чувствовалось, что наверху творится что-то непонятное и опасное.

Ребята отчетливо слышали, как где-то в стороне тоже тревожно ревела чужая сирена. Сидя на мешках и испуганно вздрагивая, они строили догадки, одну фантастичнее другой, и тут же отвергали их.

Вдруг крейсер, на секунду застопорив машину, рванул назад. Что-то грохнуло в борт. Донеслись тревожные крики, с ними смешались возгласы, ругань, свистки и дробный топот ног.

Приятели так привыкли к гудкам крейсера, что сразу различили чужие. Скоро шум наверху утих. Прекратились и завывания сирен. Ребята вновь забрались под мешки. Люк трюма загремел и открылся. По трапу спускались люди. Мальчики боялись подглядывать, замерли и напряженно ловили каждое слово.

— Б-рр! Ну и погодка чертова, ну и туман, ведь чуть-чуть не столкнулись с «немцем» [6] «Немец» — купеческий немецкий пароход. .

— Как он не увидел нас — ротозей! Словно из-под воды вынырнул; гляжу — прет из тумана на нас пароходище, так у меня, ребята, аж ноги отнялись, онемел я, потом как закричу: «Полундра!» [7] Полундра — предостерегающий окрик — «берегись». .

— В такую погоду и тонуть-то противно, холодно. Дождь. Никуда от него не спрячешься.

— Чудак ты! Не все ли равно, где помирать — в воде еще спокойней! Братва, собакой воняет. Понюхай-ка, живой собашник!

Говорившие замолкли. Слышно было только, как матросня втягивала носами воздух.

— Верно — собакой разит. Стоп! В Архангельске какой-то пес на борт прибежал, здоровущий: Должно, залез сюда бродяга. Давайте-ка пошарим!

Ребята крепко прижались друг к другу. Гришка открыл один глаз и увидел три мокрых фигуры, освещенные огнями фонарей. Свет яркими бликами играл на желтых мокрых дождевиках.

Сверху раздался сердитый окрик:

— Эй, вы там! В трюме! Чего возитесь? Вас только за смертью посылать — сырые носы! Кило краски втроем не найдете…

В трюме раздался заглушенный смех, ноги затопали по трапу. Кто-то, ухмыляясь, сказал:

— Вот тебе, Петелькин, сейчас боцман покажет, как собачью вонь искать!

Когда захлопнулся люк и голоса замолкли, Мишка вылез из-под мешков.

— Послушай, Гришка, и чего нам тут в самом деле сидеть? Теперь мы, все равно, в море находимся, да и кушать хочется! Давай вылезем, встанем и скажем…

— И нам встанут и скажут: ну, что ж, мол, берега еще советские, пожалуйста, вылазьте, дорогие путешественники. Нельзя, Мишка, сейчас наверх показываться. Еще денька два-три придется потерпеть. Верный, чего ты-то, дурной, с нами поехал!