Пётр Гаврилов: На подводной лодке

На спасательном судне «Коммуна», где помешаются вещи подводников и где они спят сами, когда подводные лодки стоят в гавани, обедает команда подводной лодки «Пролетарий».

Из медных, ярко начищенных бачков валит пар, деревянные вместительные ложки мелькают в руках подводников, как цепы на молотьбе: аппетит у моряков особенный.

Тут же, мяукая и расправляя пышный хвост свой, трется о ноги моряков любимец команды кот Керзон, вечный спутник старого моряка-электрика Максимыча.

Сам Максимыч, не обращая внимания на торопящихся краснофлотцев, ест солидно, не спеша.

На светлой его лысине блестят капельки пота. Каждый кусок мяса, выловленный из бачка, он делит пополам: одну половину куска долго жует сам, другую бросает Керзону.

Краснофлотцы, взбудораженные известием о скором и долгом походе всех подводных лодок в море, без толку шумят, задевают друга друга, но за борщом следят, как коршун за курицей, зорко.

Больше всех горячится ученик-электрик Петелькин — худенький, жилистый, веснушчатый краснофлотец.

— Подумаешь! Ничего теперь происшественного во флоте нету. Нету и нету! Это когда под парусами ходили, могло быть: пожары, пираты, пальмы там разные и обезьяны. А теперь — нету. Наш «Пролетарий» — лодочка прекрасная, крепкая, послушная; и все обосновано на электричестве. Открыл систерну, набирается в нее вода — «Пролетарий» под воду ныряет. Продул воду из систерны сжатым воздухом, закрыл систерну — «Пролетарий» кверху всплывает. Вроде… морского жителя. Ничего не боюсь на такой лодке — и все выдержу. Кончились во флоте происшествия.

Максимыч косится на Петелькина. Его выцветшие от долгого пребывания на море, серые глаза добродушно щурятся. Аккуратно собрав со стола крошки хлеба на ладонь, он опрокидывает ее в рот, вытирает тыльной частью руки губы, крякает и только тогда говорит:

— Ты, паренек, не говори гоп, пока не прыгнул. Я вот десять лет под водой гуляю, пять раз тонул, шесть раз задыхался — и то берегусь. Берегусь! Каждый сознательный краснофлотец, если у него не турецкий барабан вместо головы, должен беречься. И себя беречь и лодку. «Пролетария» нам пролетариат вручил, стережем мы «Пролетария» и сами — пролетарии. Значит все друг дружку и должны беречь. Бояться не надо, но берегись. И погоди танцевать, пока музыка не начала играть. Ведь и электричеством человек управляет. Эх, паренек! Под воду-то наверно впервой идешь?

Петелькин горячится, как молодой петух, завидевши индюка. Он даже сначала не может говорить от оскорбления и смешно хлюпает ртом. Потом так начинаем размахивать руками, что попадает ложкой в лоб товарищу.

Жирные брызги летят в разные стороны, и капуста виснет на носу потерявшего соображение от неожиданного удара краснофлотца. Подымается веселая перебранка.

Пока Петелькин оправдывается и, ероша рыжие свои вихры, огрызается на все стороны, ложки краснофлотцев весело постукивают в пустое дно бачка.

Глаза Максимыча лучатся насмешливыми искорками. Он гладит мурлыкающего Керзона по спине и тихо смеется.

— Говорил я тебе, т. Петелькин, берегись! Это тебе не электричество.

Моряки смеются так громко, что Керзон приседает на все четыре лады и приготовляетея к обороне. В иллюминаторы вливаются яркие лучи июльского солнца, бойкими зайчиками играя на медных бачках.

Сверху через открытый люк раздаются свистки и крики вахтенных. Эти крики и свистки напоминают краснофлотцам о том, что после обеденного отдыха подводные лодки снимаются с якоря.

Краснофлотцы засыпают крепким сном на два часа.

Максимыч берет Керзона на руки и уходит на подводную лодку, чтобы еще раз проверить сто раз проверенное.

Так делает он каждый раз перед выходом «Пролетария» в море.

Два дня бродили подводные лодки по морю: погружались, всплывали снова. Устраивали атаки и нападения на вымышленного врага, чтобы потом, когда настоящий враг объявит войну, не промахнуться.