Михаил Чурин - Рассказы капитана Мишина

Прошло два дня. Семья разместилась на кухне, на завтрак была приготовлена манная каша. Мама разъясняла дочке полезные свойства манной каши, говорила, какая каша полезная – каша на молоке:

«Ток кто пьет молоко – будет бегать далеко; тот кто пьет молоко – будет прыгать высоко.»

Дочка внимательно слушала, а при упоминании слова «молоко» неожиданно задала вопрос: «Мама, мы с папой видели коров. Они такие интересные, с рогами. Мама, а коровы умные?». Мама абсолютно не удивилась, в отличии от папы, заданному вопросу и спокойно ответила: «Ешь дочка и успокойся. Коровы очень умные животные». – «Мама, знаешь, хоть коровы и очень умные животные, но мне кажется наш папа все же умнее», – с чувством ответственности подвела итог своим рассуждениям маленькая девочка.

Папа был в восторге от сделанного заключения: «Юля, большое тебе спасибо за столь высокую оценку своего папы».

Вечером на лавочке вольные интерпретации на тему морских сказок продолжились.

Судно было на подходе к родным берегам. На экране радара появились отдельные мелкие отметки, предвестники скорого берега, машина уже была переведена в маневренный режим. Через час надо будет вызывать лоцмана. Старпом Иванов начал волноваться, и было отчего. Он подал на замену, и его замена уже два дня проживала в гостинице в ожидании прихода судна. Но в этот раз замена Иванову нужна была не для отдыха, теперь ему предстояло разрушить свою семью.

Иванов поедет домой разводиться. Мероприятие не из приятных, но он уже принял решение – так надо. А вообще-то и вспомнить хорошего за семь лет было нечего. Его никогда по-настоящему не ждали дома: и когда он сидел на контрактах по четыре месяца, и когда работал по восемь, и когда вместо отпуска уходил в частную компанию – никогда. Надоели постоянные разборки и ссоры, капризы и хроническая, по её словам, нехватка денег. Хотя по сравнению с береговой его зарплата была даже очень и очень неплохая. Жалко было маленького сына, но он его же не бросает. Может, подрастет и поймет, хотя это вопрос. В свое время друзья отговаривали, но он их не послушал и все-таки женился, совершив самую большую ошибку в своей жизни. Она просто его не любила. Последний отъезд на судно и сопровождающие его сцены поставили все на свои места. А теперь решение принято и первым шагом к новой жизни была необходимая замена. Надо набраться сил и все преодолеть, готовиться начать все заново. Жалко потерянного времени, напрасных усилий, несбывшихся надежд и планов. На подходе к порту судов не было, рейд пустой. На Иванова нахлынули подробности, воспоминания.

На радаре отдельные отметки соединились в тонкие извилистые нити, затем превратились в отчетливые линии, набухли и разрослись, стали напоминать очертания берега, изображенного на карте. Иванов уточнил место – до ворот порта оставался час хода. Ему показалось, что судно, как опытная лошадь, почувствовавшая родной дом, побежало живее – зашли под прикрытие берега. Пора, решил Иванов и спокойным уверенным голосом начал вызывать лоцманскую станцию.

У старпома Иванова еще наступят светлые дни, и произойдет это гораздо раньше, чем он даже надеялся. А затем появятся и перспективы. Но до этого ему еще предстояло дожить и побороться. Впрочем, это уже другая история.

Новый член команды моторист Петр, еще относительно молодой, но уже малоинициативный мужчина, с первого дня появления на судне не проявлял никаких попыток подружиться с кем-либо, ходил букой постоянно один. Чуть позже причина такого поведения приобрела конкретные очертания. Дело в том, что Петруша считал себя знатоком живописи. Он с большим удовольствием и интересом включался во все разговоры, затрагивающие творческую составляющую любого действа. Если говорили о художниках, то Петр не мог не вставить: «Ах да, Айвазовский – молодец, как он писал картины, какие краски, какие тона, такое мастерство кисти» или «Да, Леонардо да Винчи, молодец, это ж надо – в то время, а как уже писал, правда, на одних Мадоннах помешался». «Да, Мане, молодец, своеобразная техника и какая! Правда, в конце исписался окончательно». В следующий раз его речь звучала несколько иначе: «Да, Леонардо да Винчи – молодец и какая техника, хотя, что говорить, в конце весь исписался» или «Да, Айвазовский, молодец, техника отличная, какие тона, но у него одни моря на уме, как будто не о чем было больше писать». Команда уж очень быстро начала к этим высказываниям относиться иронично, подозревая неладное.