Глеб Голубев - Морские тайны

— Мне всё равно, — буркнул, не поднимая головы, Голубничий.

— Фамилия моя Арсеньев, зовут Николай Павлович.

Голубничий ничего не ответил, и адвокат подумал: «Нелегко с ним придется».

— Нам вместе надо подумать, как строить защиту. Одному, без вашей помощи, мне не справиться. Расскажите, пожалуйста, как всё произошло. Поподробнее.

— А чего рассказывать? Я уже устал рассказывать. Читали, наверное, протоколы?

— Читал. Вы полностью отрицаете свою вину?

— Нет за мной никакой вины. Всё сделал, что мог.

— Но в письме Лазарев именно вас упрекает…

— В чём конкретно? — поднял голову Голубничий… — Одни слова. Я сделал всё, что мог, и совесть у меня чиста.

Он снова опустил голову. Помолчали.

— Нам трудно будет убедить в своей правоте суд, Сергей Андреевич, если вы просто станете всё отрицать, — сказал Арсеньев.

— А вы что же думали, будто я вам другое расскажу?! — взорвался Голубничий, и голос у него на миг стал зычным, командирским. — Покаюсь перед вами: дескать, виноват, только спасайте, выгораживайте? Ни в чём я не виноват! Следователю два месяца твержу и вам ничего нового сказать не могу, не взыщите. А это уж ваше дело — верить мне или нет.

— Ну, хорошо, хорошо, Сергей Андреевич, только не горячитесь. Я же вам помочь хочу. Одних отрицаний мало, нужны убедительные объяснения. Давайте пока уточним несколько деталей. Вас обвиняют в том, что вы слишком резко развернули судно, когда пытались уйти под защиту ледяной кромки…

— А как надо было сделать? — перебил Голубничий. — Это легко тут рассуждать, сидя в кабинете: «Слишком резко!» Каждая секунда на счету. Поворачивались бы медленнее — накрыло бы волной и перекинуло вверх килем.

«Но ведь траулер и в самом деле перевернулся!» — хотел сказать адвокат. Эту фразу, видно, не раз повторял и следователь, потому что Голубничий разъяснил:

— Если бы на самом деле слишком резко я повернул, тут бы нас сразу перекинуло. А перевернулись мы позже, когда получили пробоину, и от этого начался крен на правый борт.

«Резонное возражение», — подумал Арсеньев и поспешил записать его в блокнот.

— Но вот эксперты вас упрекают, Сергей Андреевич, что, делая поворот, вы не учли сгонно-нагонного течения, которое должно было снести корабль на камни…

— Ничего я не знал об этом течении, — хмуро ответил Голубничий.

— Как же, а лоция?

— Не знаю. В моей лоции, что была на борту «Смелого», ничего об этом течении не сказано — ни в основном тексте, ни в примечаниях. Проверяла уже комиссия, убедилась, что не вру. А следователь опять тем же попрекает. Да и что течение? Ветер нас на камни гнал, машина не выгребала. И волна шла такая, что течение перед ним — тьфу, пустяк один. Нечего о нём говорить.

«Насчет течения — проверить», — пометил в блокноте Арсеньев и задал следующий вопрос:

— Ещё одно серьезное обвинение: почему вы не выставили впередсмотрящего? Он мог бы заметить подводный камень по бурунам.

Голубничий посмотрел на адвоката, тяжело покачал головой.

— Ведь шторм был, волна десять баллов. Какой же дурак в такой шторм пошлет человека на бак? Его же смоет за борт первой волной. — Капитан уставился в пол и вяло закончил: — Да и не нужен был никакой впередсмотрящий. Что у нас — крейсер, что ли? Борта низкие, расстояние от мостика до бака небольшое. С мостика всё видно лучше, чем с палубы. Я сам вперед смотрел, остальное вахтенному поручил. Так и комиссии объяснил, все со мной согласились. Там люди опытные, понимающие собрались, сами в таких передрягах бывали. Следователь небось их мнение не приводит в своих бумажках, а то бы вы не спрашивали в сотый раз одно и то же.

Он вздохнул.

— А кто был вахтенным начальником? — спросил Арсеньев.

— Старпом.

— Лазарев?

— Он.

— Тот самый, что написал письмо?

— Тот самый.

— Но что же его заставило обвинить в гибели траулера именно вас?

Голубничий не ответил.

— Вы с ним ссорились, Сергей Андреевич?

— Никогда в жизни.

— Ну, может, возникали между вами какие-нибудь трения?

— Не было у нас никаких трений. Склочников я на борту не держал, сразу на берег списывал.

— И долго он с вами плавал?

— Почти три года. Пришел сразу из мореходки и вырос до старпома. Вы тут напрасно копаете: хоть он и написал на меня это, я и теперь про него ничего плохого не скажу. Хороший был моряк, и парень толковый, честный. Не к чему его в грязи марать.

— Он пишет, будто вы покинули мостик…

— Так это же на несколько минут, ходил вниз, к себе в каюту, судовые документы забрать. Сунул их в непромокаемый мешок и скорее обратно, на мостик. А траулер уже положило на борт. Дверь рубки заклинило, так что я разбил окошко и вылез прямо на щит отличительного огня.