Глеб Голубев - Морские тайны

Но в 5 часов 35 минут переменившийся ветер снова вынес судно на чистую воду — под удары десятибалльных волн. Капитан резко развернул траулер, пытаясь вернуться к спасительной ледяной кромке.

Но судно неожиданно напоролось на подводный камень и получило большую пробоину.

Машинное отделение стало заливать водой. Погас свет. Надев спасательные пояса, все вышли на палубу. Крен судна увеличивался и не давал спустить единственную уцелевшую шлюпку, другую волны уже давно разбили в щепки. Радист, успевший наладить временную антенну, передавал безответные призывы о помощи. Жгли фальшфейеры, пускали ракеты. Но кто их мог заметить в непроглядной штормовой тьме?

Около семи часов утра три набежавших одна за другой громадных волны смыли людей с палубы и перевернули траулер. Он тут же пошел ко дну.

Погибла почти вся команда — двадцать два человека. Лишь троим — штурману Кобзеву, матросу Харитонову и капитану Голубничему удалось добраться по льду до берега. Они уже начали замерзать, но в полдень, когда шторм немного утих, их спас подошедший к островку польский траулер. На нём каким-то чудом успели принять сигналы погибавшего «Смелого».

Для расследования обстоятельств трагической гибели траулера была создана специальная комиссия из старых капитанов и опытных специалистов. Ранней весной она выехала к месту катастрофы на спасательном катере. Водолазы нашли затонувшее судно и осмотрели его. «Смелый» лежал на глубине семнадцати метров, переломившись пополам. Все палубные надстройки покорежены штормовыми волнами.

Тщательно изучив материалы и опросив спасшихся моряков, комиссия пришла к выводу, что капитан Голубничий сделал всё возможное и в гибели траулера неповинен.

Но через три месяца, в начале лета, на берегу острова Долгого нашли засмоленную бутылку, выброшенную волной. А в ней оказалась записка…

Записка тоже была подшита в дело, и Николай Павлович перечитал её несколько раз.

На измятом, в подтеках листочке бумаги, вырванном из школьной тетради в косую линейку, было написано корявыми, налезающими одна на другую буквами.

Крен достигает пятидесяти градусов. Мы тонем. А всё из-за старого осла! Я видел, как он растерялся и командовал полную чушь. Если бы не он, мы бы уцелели. И первый убежал с мостика, сволочь! Останусь жив — найду его хоть на дне. А если погибну, пусть все узнают: виноват капитан. Прощай, мама!

Записку вместе с бутылкой передали в прокуратуру. Экспертиза показала, что её действительно написал погибший первый штурман «Смелого» Николай Лазарев. Началось следствие, и теперь против капитана траулера Голубничего возбудили уголовное дело.

Вот такую странную историю рассказали Арсеньеву документы, аккуратно подшитые в трех толстых фиолетовых папках. В самом деле, будто в приключенческом романе… Невольно вспомнились какие-то пиратские истории, читанные в детстве, «Дети капитана Гранта», «Человек, который смеется» — там, кажется, упоминается чиновник, специально занимавшийся изучением записок, извлеченных из найденных на берегу бутылок…

Да, факты неопровержимы. Траулер «Смелый» затонул, погибло двадцать два человека. Капитан Голубничий должен предстать перед судом, и адвокату Арсеньеву предстоит защищать его.

Отказаться, пока не поздно? Можно ли, не кривя душой, защищать виновника такой катастрофы? Но уж больно необычное и любопытное дело…

— А бутылка у вас? Покажите, пожалуйста. — Николай Павлович и сам не мог бы объяснить, почему первым делом задал такой вопрос, придя к следователю Алексееву. Может, всё-таки в глубине души надеялся, что вся история с запиской в бутылке — выдумка?

Следователь молча открыл сейф, достал из него бутылку и поставил на стол перед Арсеньевым.

Бутылка оказалась самой обыкновенной, из темного стекла. Арсеньев придвинулся, чтобы рассмотреть её получше. «Ничего таинственного в ней нет», — подумал он с некоторым разочарованием, хотя тут же сообразил: ведь бутылка плавала в море недолго и не могла обрасти ракушками, как это бывает в романах.

Следователь насмешливо спросил:

— Не верите? Думаете, поддельная?

— Да нет, — смутился Арсенъев. — Просто захотелось поглядеть. История-то уж больно необычная.

— Да, история… — вздохнул следователь.

Они замолчали, приглядываясь друг к другу.

Следователь смотрел на Арсеньева настороженно, даже вроде с легкой неприязнью, и это вовсе не относилось лично к нему, Арсеньеву. Николай Павлович давно уже понял, что так встречает каждый следователь любого адвоката.