Николай Хохлов - Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова

Леонард поймал останавливающее движение бровей Поля и застыл на краю кресла. Я продолжал:

– К сожалению, я вынужден находиться в одной комнате с вами. Но я могу хотя бы лечь спать на этом диване, чтобы вы поняли, как мне дорого ваше присутствие.

Реакции Леонарда я уже не видел, потому что бросил к диванной подушке свой пиджак и действительно улегся. Глаза я закрыл и слышал только непонятный для меня разговор на английском языке между Леонардом и Полем. Они о чем-то спорили. Потом Леонард ушел и хлопнул дверью. Я покосился на Поля. Тот сидел все в той же невозмутимой позе в дальнем углу.

– Ничего себе «переговоры» с союзниками, – бросил я ему горько.

Он глазом не моргнул:

– Вы сам виноват. Почему не говорит правду?

Я махнул рукой и снова повернулся к диванной спинке. Я понимал, что моя поза выглядит нелепо, но именно такой нелепостью я пытался показать леонардам, как мало они сумели повлиять на мою самостоятельность. Больше в моем арсенале не было ничего.

Леонард вернулся, и я услышал скрип открываемой двери. Я приоткрыл глаза. Поль и Леонард возились в комнате, которую я еще не видел. До меня доносились звуки перетаскиваемой мебели. Потом пришел один из охранников и стал выносить столы и стулья куда-то в другие комнаты. Еще несколько раз грохнул передвигаемый шкаф, и потом появился запыхавшийся, перемазавшийся в пыли Леонард. Он подошел к дивану и скомандовал:

– Вставайте! Если решили спать, так идите в ту комнату. Мне надоело с вами возиться. Завтра я решу, что с вами дальше делать.

– Арестовали, выходит? – спросил я, не глядя на него, забирая свой пиджак и направляясь в указанную Леонардом комнату.

– Конечно, арестовали. А что же вы думали? И это еще только начало, – бросил мне вдогонку Леонард.

В соседней комнате лампы не было. Свет падал через открытую дверь на шкаф и кровать, единственную мебель. Шкаф стоял дверцами к стене, на низкой широкой кровати была только одна простыня. «Не буду унижаться и что-то просить», – подумал я. Обойдусь без одеяла и без подушки.

Я положил пиджак под голову и сделал вид, что сплю.

Ну, что ж… Можно считать, что все рухнуло. От НТС я отрезан, и просить, чтобы ко мне допустили Околовича, конечно, бесполезно. Особенно просить этого у Леонарда. Что же я могу сделать? Ничего, кроме как демонстрировать леонардам, что запугиванием и «моральной обработкой» они от меня ничего не добьются. Тогда, может быть, из собственных ведомственных интересов они вернутся к человеческой манере разговаривать. И что потом? Потом надо добиваться встречи с Околовичем. Очень плохо, что теряется время. Если я не смогу руководить операцией, Москва скоро поймет, что со мной что-то случилось. Но все же… Как это возможно, чтобы леонарды имели такую власть в американской разведке? Ну, хотели проверить, не мистификатор ли я. Потребовали каких-либо данных для проверки. Было бы хоть понятно. А тут: «Что такое гестапо, знаете?» Нет, не может быть, чтобы Леонард не отчитывался кому-то в своих действиях. И НТС, наверное, что-то предпринимает. Надо сжать зубы и ждать…

Дверь в соседнюю комнату осталась открытой. Всю ночь между обрывками полуснов-полукошмаров я слышал шаги и скрип кресла. Иногда чья-то фигура подходила к порогу и всматривалась в полутьму моей комнаты. Утром, когда Поль постучал согнутым пальцем по стенке шкафа, чтобы разбудить меня, я не смог бы сказать точно, спал я ночь или нет. Было семь часов.

– Хотите кофе? – спросил Поль как ни в чем не бывало.

Я только помотал отрицательно головой. Вскоре появился Леонард. На его лице сияло добродушное выражение, и он приветствовал меня, как старого друга, возгласом:

– Доброе утро! Как спали?

– Спасибо, плохо.

Леонард сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал все тем же тоном:

– Может, все-таки, выпьете кофе с нами? Завтрак у нас не ахти какой – бутерброды. Но все же…

– Да нет, – ответил я, не возвращая Леонарду его любезного тона. – Не буду я пить кофе. Я предпочел бы завтракать на свободе и в компании тех людей, к которым я пришел. Я имею в виду НТС, конечно.

Леонард нахмурился:

– Значит, вы не передумали?

– Нет, не передумал. И еще не пришел к выводу, что я – не я.

Леонард обратился к подошедшему из другой комнаты Полю:

– Везите его в лагерь. Пусть сидит там, пока не одумается.

Он продолжал говорить по-немецки, и я понял, что предназначалась эта фраза в основном для меня.

Леонард собрался было уходить.