Владимир Шнайдер - Ненастье

— Хватит жить бобылём, — назидала она, — скоро сединой пойдёшь, а своего ни кола, ни двора нет. А она (это она о невесте) хоть и перезрелая девка, да зато чистая душой и телом. И потом, двадцать девять годков (четыре года, как потом выяснилось, тётушка по старости упустила) это, прям скажем — самый сок! Но самое-то главное это не лицо и талия, этим сыт не будешь и задницу не прикроешь, а иё материальное положение: дом свой, — и тётушка стала загибать перед носом племянника свои маленькие, пухленькие пальчики. — Лавка мелочная с товаром под самый потолок, лошадёнка со всей сбруей, плуг, борона. Всё по завещанию иё. Наследница-то у родителей она одна. И родни никакой. Ни двоюродных, ни троюродных — как перст одна. Прям скажем — не невесту Бог послал, а клад! А то, что малость чудаковатая, так оно даже и к лучшему — послушней будет. Домом будешь сам править. Так что, в какую сторону умишком ни кинь, а пара она тебе самая подходящая.

Женитьбу племянника тётушка обстряпала со свойственной только ей проворностью: смотрины, на следующий день запой, а на третий — венчание.

— А чего ждать-то? — рассудила она. — Пока мы будем тележиться, блюсти какие- то дурацкие порядки, невесту и уведут. Ухарей на чужое добро всегда хватало.

Венчание прошло тихо, скромно. Вот только Слёзушкин не понял, на обстряпывание каких дел тётушка стребовала с него две красненьких? Спросить постеснялся. А впрочем, ему всё равно. Дело-то она ему сделала вон какое доброе, самому ему бы не жениться.

Ксения Степановна, супруга, пришлась ему по душе. Характером спокойная и телом пышная, дефектов никаких. Больше всего Слёзушкин почему-то боялся, что она окажется с каким — нибудь физическим недостатком. Но нет, слава Богу, здорова. И никакой чудаковатости он в ней не обнаружил. Наоборот, одни только положительные качества: говорит мало, грамоте — письму и чтению — научена. Так что никаких чудаковатостей. Вот только иногда может задуматься на ходу или за каким — нибудь делом. Или пойдёт за чем-нибудь в сени и забудет, зачем пошла. Так это с кем не бывает. А ей-то сам Бог велел — в один день обоих родителей лишилась. Упаси Боже от таких нервных потрясений. Слёзушкин не переживал такого а и то иной раз, или босиком на работу выйдет, или за едой вместо хлеба палец куснёт.

Так что жизнь у Слёзушкина, по его мнению, на тридцать восьмом году сладилась как нельзя лучше: место с хорошим жалованьем, жена с домом и небольшим дельцем — всё как у людей. И всё это благодаря непомерной тётушкиной заботе, её беспрестанным хлопотам о сиром и убогом родственнике, как говорит она. Так думает и сам Слёзушкин.

В доме новобрачных тётушка стала бывать каждый день. И Слёзушкин в знак благодарности всячески ей угождал. Первое время, пока она подыскивала работника, он даже бегал к ней управляться по хозяйству. Тётушка принимала это как должное. А через месяц, может быть, попозже, как бы между прочим, предложила свои услуги в догляде за лавкой.

— Что же вы будете себя утруждать-то? — попытался отказаться Слёзушкин. — В ваши годы да с вашим здоровьем… мне, право слово, совестно даже… вы и так сколько мне добра сделали. Век не забуду.

Тётушка скромно опустила глаза.

— Чё уж об этом говорить. Всё ж ты мне не чужой. А с лавкой я вам всё одно подсоблю. Ты занятой, Ксения ишо вон в себя от горя прийти не может. А лавку без хозяйского догляда и на день оставлять нельзя.

— Так сиделец там, — опасливо попытался возразить Слёзушкин, — вроде как не первый год сидит. Всё у него поставлено.

— И-и! — громко не согласилась тётушка. — Эт при старых хозяевах было поставлено, а теперь, при сиротинушке-то, — и, всхлипнув, она кончиком платка промокнула сухие глаза, — вмиг ироды растащат всё. По миру пустят и не оглянутся.

Слёзушкин смолчал. Ксении Степановны при этом разговоре не было. С ней тетушка разговаривала отдельно, когда Слёзушкин был на работе, и о чём они там беседовали, ему не известно, но только разрешение на догляд за лавкой тётушка получила. После этого не прошло и недели, как сиделец прибежал к Слёзушкину искать на тётушку управу. Следом примчалась тётушка. В один голос они принялись то костерить друг друга, не стесняясь в выражениях, то жалиться Слёзушкину друг на друга. Гвалт подняли — хоть святых выноси. Слёзушкин даже напугался, как бы они друг друга не отвалтузили.

Победа осталась за тётушкой. Сиделец, видя, что хозяин сам готов под печь залезть, махнул рукой и ушёл. Через неделю сцена повторилась и на следующий день сиделец попросил у Ксении Степановны расчёт. Слёзушкина он больше не замечал. Но расчёт ему после двухдневной передачи товара с руганью выдала тётушка. И не столько, сколько полагалось, а по своим подсчётам. Новый, нанятый уже тётушкой сиделец продержался тоже недолго. Лавка, по сетованиям тётушки, стала нести убытки.