Зоя Ерошкина - Клавка Уразова

Ее резкий голос, ее желание унизить, обругать другого не нравились, отталкивали спокойную, тихую женщину, но она чувствовала, что Клавка права в своем недовольстве. «Надо будет последить, как там в читальне. Неглупая и без фальши девка, а живет как-то совсем впустую, без всяких правил».

— Ну, иди.

И когда Клавка, улыбнулась, прощаясь, подумала, что ни разу эта лагерница не спешила от нее уйти и ни разу не пожаловалась ни на что, всегда готова посмеяться, хотя бы над собой.

Прошло два года, и физически сильная, закаленная на более трудной работе Клавка стала одной из лучших работниц.

— В стахановки лезешь, девка? — недоверчиво спрашивал кто-нибудь из товарок.

— А что? — поднимала Клавка голову, весело блестя серыми глазами. — А хоть бы и так. Как хочешь назови, мне все равно, лишь бы получка была хорошая. У меня не плохая. Не жалуюсь.

Она была не только опрятно, но даже хорошо одета, кровать радовала ее пуховыми подушками, хорошим одеялом и ярким рыночным ковром, на котором среди ядовитой зелени плавали, по мнению Клавки, прекрасные белоснежные лебеди.

И если бы ее спросили, довольна ли она своей жизнью, она, наверное, ответила бы: «А чего еще? Живу на своих ногах, в обиду себя не даю. Ни в чем не хуже других»… Все, о чем мечтала она в лагере, исполнилось. Ей казалось, она нашла свое место в жизни и, как никогда, была равнодушна к тому, что о ней думают другие. «Лагерная», «неуравновешенная», ну и пусть. Какая есть, такая и есть.

Она не считала нужным скрывать и то, что за последние годы у нее было два-три увлечения. Для нее в этих отношениях было все просто — было бы лишь желание. Она никогда ничего не ждала, не просила, но и не отказывалась от какой-нибудь обновки, от сладостей, кино, угощения, выпивки, подчас довольно основательной. В любви она была весела, правдива, ценила ласку, внимание и совершенно не выносила проявлений привязанности и ревности.

Видимо, еще помнился оставшийся в глубине лагерной жизни опыт обманутого чувства. Она, как зверь, который боится вторично попасть в капкан, боялась привязаться сама, спешила уйти первой.

И вдруг случилось неожиданное — Клавка почувствовала, что у нее будет ребенок.

Удивилась, но отнеслась к этому, как к чему-то досадному, но и очень смешному, с чем нетрудно, хотя и против закона, покончить.

— Поди ж ты, никогда и не думала, что у меня, как у порядочной домовухи, экое заведется. Вот смех-то! Ну и ну… — говорила она женщинам, к которым вынуждена была обратиться за помощью.

Впервые в жизни она невольно присмотрелась к тем ребятам, которые были вокруг, и ни на минуту не почувствовала желания быть матерью. «Не про меня писано. Возись еще с ними».

Досаднее всего было то, что она чувствовала себя как-бы виноватой перед тем, кто был отцом ребенка.

Это был рабочий одного из городских заводов, красивый, скромный, «обстоятельный», как, смеясь, говорила Клавка. Случайная встреча на веселой свадьбе одной из работниц фабрики, случайное увлечение перешло в настоящую близость, которая, хотя оба считали ее случайной, тянулась уже около года.

Но несмотря на это, Клавка была уверена, что, узнав о ребенке, он уйдет. Иначе не могло быть, она его понимала: Степан женат, у него дети. И все-таки даже думать об этом было так оскорбительно, что она решила не только поговорить с ним о том, что ей нужны деньги, но сразу же самой первой сказать, что он ей больше не нужен.

Однако увидев его волнение, беспокойство за нее, готовность дать деньги, не нашла слов, чтобы прямо и резко — иначе она и не умела — оборвать их отношения.

Она сказала все, что хотела, лишь на другой день, когда он принес деньги.

— Вот как? Сразу и конец? — рассмеялся он и хотел притянуть ее к себе, обнять.

— Так выходит, что сразу, — отклонила она его руки. — А к чему тянуть? Говорю я тебе, что не хочу в твою семью клином влезать, нарушать ее. Не в моем это характере. Ну и вообще… Не обижайся, Степа, остыла я к тебе…

— Так? Это другой разговор, — криво усмехнулся он. — Тогда, конечно… разговаривать не о чем. — И, видя, что она встает, добавил с горечью: — Легкий ты человек… Легко кончаешь…

— И у тебя, вот увидишь, легко пройдет. Еще спасибо скажешь, что сама ушла. Прощай. Добром сошлись, добром и разойдемся, без обиды. Умные-то, знаешь, как говорят: «Хорошенького понемножку…» А наше бабье дело такое: «Крути, крути, да умей вовремя отойти. Пока тебя не бросили».

— О другом о ком-то говоришь, не обо мне. Ну, ладно. Ты только смотри осторожнее… Все, чтоб как надо… Опасно ведь…