Рафаэль Сабатини - Лето Святого Мартина

Копыта лошади прогрохотали по настилу моста и, зацокав по булыжникам двора, остановились, а затем послышались шаги людей, торопившихся навстречу всаднику. Маркиза сама бы спустилась встретить его, но ноги отказывались повиноваться ей. Она снова прислонилась к парапету крепостной стены и ожидала, устремив измученные глаза на площадку лестницы, где должен был появиться капитан.

Наконец он появился, пошатывающийся после долгой скачки. Она сделала шаг к нему навстречу. Ее губы приоткрылись в немом вопросе.

— Ну? — выдохнула она. — Как все удалось?

— Единственно возможным образом, — ответил он, — как вы того и желали.

При этих словах она подумала, что сейчас лишится чувств. Ее легкие, казалось, задыхались от нехватки воздуха, она раскрыла рот и жадно глотала поднимающийся туман, не в силах ничего сказать, и лишь спустя какое-то время пришла в себя, переварив услышанное.

— Тогда где же Мариус? — спросила она в недоумении.

— Он остался, чтобы сопровождать тело домой. Они везут его сюда.

— Они? — откликнулась вдова. — Кто они?

— Монахи монастыря Святого Франциска в Шейли, — ответил капитан.

Что-то в его тоне и в бегающих глазах, какая-то тень, пробежавшая по обычно ясному и бесхитростному лицу, пробудили в ней подозрения, и ее сердце вновь сжалось от дурных предчувствий.

Она со злостью схватила его за плечи и пытливо заглянула ему в глаза.

— Ты говоришь мне правду, Фортунио? — выпалила она, и в ее голосе смешались гнев и страх.

В неясном вечернем свете он смело взглянул ей в лицо. Капитан даже клятвенно поднял руку, чтобы придать большую правдивость своим словам.

— Мадам, клянусь своим спасением, месье Мариус жив и здоров.

Этого ей было достаточно. Она отпустила его.

— Он приедет сегодня вечером? — спросила она.

— Он будет здесь завтра утром, мадам. Я приехал сообщить вам об этом.

— Странная фантазия у него. Но… — и ее губы дрогнули в улыбке, — для одного из этих монахов мы найдем более подходящую задачу.

Всего час тому назад она с готовностью освободила бы мадемуазель в обмен на уверенность, что Мариус успешно справился с делом, которое повлекло его за границу, в Савойю. Она сделала бы это с радостью, удовлетворившись тем, что Мариус будет наследником Кондильяка. Но теперь, когда Кондильяк и так доставался ему, она хотела большего для своего сына; ненасытное желание, чтобы он преуспевал, вновь охватило мадам. Сейчас, когда Флоримон мертв, она должна заполучить Ла Воврэ для Мариуса: склонить мадемуазель к браку с ним не составит труда. Девчонка влюбилась в этого сумасшедшего Гарнаша, а когда женщине выпадают на долю горькие испытания в любви, для нее уже не имеет значения, за кого выходить замуж. Разве маркиза не знала этого по своему печальному опыту? Разве отец, заставивший ее выйти за человека намного старше ее, каким был Кондильяк, не исковеркал ее собственную натуру и не сделал такой, какой она стала?

У нее был возлюбленный, и пока он был жив, она сопротивлялась всем попыткам устроить этот брак, навязываемый ей. Но ее возлюбленного убили на дуэли в Париже, и когда она узнала об этом, руки у нее опустились, и она позволила выдать себя замуж, за кого они хотели.

Подобные признаки упадка духа она заметила у Валери и решила воспользоваться этим, пока не поздно. В Кондильяке давненько не было церковных обрядов. Завтра, однако, их будет сразу два: венчание и отпевание.

Она уже направлялась к лестнице, и Фортунио двинулся за ней следом, когда вдруг она вспомнила о событиях в Ла-Рошете.

— Все ли прошло гладко? — спросила она.

— Немного шумно, — ответил он. — С маркизом были его люди, и, находись мы во Франции, дело могло принять дурной оборот.

— Вы мне подробно расскажете об этом, — сказала она, справедливо полагая, что здесь есть о чем рассказать. Затем она мягко рассмеялась.

— Да, нам повезло, что он остановился в Ла-Рошете. Я думаю, Флоримон родился под несчастливой звездой, а вы, Фортунио, в самом деле счастливчик.

— Что касается меня, я совершенно с вами согласен, мадам, — мрачно резюмировал он, вспоминая шпагу, оцарапавшую ему щеку прошлой ночью и пронзившую его правую руку этим утром, и в своем безбожии. возблагодарил тех богов, которым, как считал, был обязан тем, что эта шпага не нашла пути к его сердцу.

На другой день, десятого ноября, в пятницу — дата, которая навсегда осталась в памяти всех участников дела Кондильяков, — вдова встала рано утром и, помня о предстоящих событиях и соблюдая приличия, оделась во все черное.