Рафаэль Сабатини - Лето Святого Мартина

— Мы думали, что Флоримон мертв; а если даже и жив, то просто недостоин тебя, ведь он оставил тебя на долгие годы без известий о себе.

Слова сорвались с ее языка почти неосознанно, и маркиза, прикусив губу, напряглась, ожидая взрыва в ответ. Но этого не произошло. Девушка смотрела через стол на огонь, тлеющий в камине, куда давно не подкидывали дров.

— Что вы имеете в виду, мадам? — спросила она, но ее голос звучал бесцветно и апатично, как будто ответ был ей безразличен.

— Несколько дней тому назад мы получили известие, что он направляется домой, но из-за лихорадки задерживается в Ла-Рошете. Мы также слышали, что с тех пор его лихорадка стала настолько серьезной, что мало надежд на его выздоровление.

— И чтобы облегчить его последние минуты, месье Мариус сегодня утром покинул Кондильяк?

Вдова бросила колючий взгляд на девушку, но ее лицо оставалось безразличным, а взгляд был прикован к огню. В словах Валери, казалось, не было ничего, кроме констатации фактов.

— Да, — ответила мадам.

— А на тот случай, если его собственных усилий помочь брату перейти в мир иной окажется недостаточно, он взял с собой капитана Фортунио? — с тем же безразличием спросила Валери.

— Что ты имеешь в виду? — почти прошипела маркиза ей в ухо.

Валери повернулась к ней, и ее бледные щеки слегка порозовели.

— Только то, что я сказала, мадам. Хотите ли вы узнать, о чем я молилась? Всю ночь, с того момента, когда я пришла в себя, я провела на коленях, молясь, чтобы небесам было угодно позволить Флоримону уничтожить вашего сына. И не потому, что я желала возвращения Флоримона сюда, поскольку для меня не имеет значения, увижу ли я его снова или нет. Но на этом доме лежит проклятие, мадам, — продолжала девушка, поднявшись с кресла и произнося эти слова с большим воодушевлением, в то время как маркиза отшатнулась на шаг, а ее лицо странно изменилось и внезапно потускнело. — И я молилась, чтобы проклятие обрушилось на убийцу. Хорошего же мужа, мадам, вы сватали дочери Гастона де Ла Воврэ!

Не дожидаясь ответа, она медленно направилась в свои опустевшие комнаты, где витали лишь воспоминания о том, кого она оплакивала и, как ей казалось, будет оплакивать вечно.

Пораженная внезапным, необъяснимым ужасом, вдова, которая, невзирая на весь свой цинизм, была подвержена суевериям, почувствовала, что ее колени ослабли, и она упала в кресло. Ее изумила и озадачила осведомленность Валери, еще больше она была поражена ее апатией и ее признанием, что для нее безразлично, увидит ли она Флоримона вновь. Но эти сюрпризы были ничто в сравнении с ее внезапным страхом за Мариуса. Что, если он умрет? От этой мысли мадам похолодела, и ее лицо вновь посерело. Упоминание о проклятье, наложенном на них церковью, леденило ее горячую кровь, и весь ее воинственный пыл испарился.

Наконец она встала и вышла из комнаты, вскарабкалась по извилистой каменной лестнице, ведущей на стены замка, где в одиночестве могла часами расхаживать взад и вперед, под лучами ноябрьского солнца, напряженно всматриваясь в направлении долины Изера, откуда должны были появиться всадники. Время шло, солнце клонилось к закату, но горизонт был пуст, и она подумала, что, если с Мариусом случится несчастье, никто этой ночью не приедет в Кондильяк. Сама задержка, казалось, была вестником беды. Она постаралась отогнать свои страхи и успокоиться. Да и что бояться за Мариуса? Он ловок и быстр, и рядом с ним Фортунио. В Ла-Рошете сейчас наверняка есть покойник, однако это не Мариус.

Но вот вдалеке показался кто-то, и в застывшем вечернем воздухе раздался топот конских копыт. Он возвращается! Вдова облокотилась о парапет, дыша быстро и порывисто, и жадно смотрела, как с каждым мгновением всадник становится все ближе и ближе.

С реки поднимался туман. Очертания фигуры расплывались, и, сгорая от все возрастающего нетерпения, она проклинала туман. А затем ее охватил новый приступ страха. Почему он один, когда их должно быть двое? Господи, сделай так, чтобы всадником, спешившим к ней, оказался Мариус!

Вот всадник наконец приблизился к замку, и вдова смогла лучше разглядеть его. Его правая рука была забинтована и висела на перевязи. Из ее груди вырвался вопль, и она прикусила губу, чтобы удержать следующий, потому что во всаднике она узнала Фортунио. Фортунио — раненого! Значит, Мариус наверняка мертв!

Мадам покачнулась, прижав руку к вздымающейся груди, чуть выше неистово колотившегося сердца, как бы пытаясь его успокоить; ее душа омертвела, и ум, казалось, оцепенел, пока она стояла в ожидании новостей, которые должны были подтвердить ее предчувствия.